Университеты стали центрами самодурства западной элиты. Максим Соколов.
Нынешние события называют кризисом прежнего мироздания, правда, неизвестно в какой фазе. Завязка, несомненно, имеет место быть, но кульминация, похоже, еще не состоялась — и тем более развязка. Во всяком случае, с мировыми войнами сравнивать пока что рано.
Но в одном отношении нынешний кризис уже догоняет прежние, если не опережает их. Имеется в виду кризис идеологии. И, соответственно, состояние обеспечивающих ее функционирование и воспроизводство идеологических фабрик. Роль которых ныне выполняют университеты.
В отечественной высшей школе профессора и ректоры еще недавно с чувством и охотой исполняли свое, казалось бы, навеки им дарованное предназначение бабачить и тыкать, теперь — кто притворился дохлым, кто съехал на чужбину, а кто даже находится на непредвиденном и неприятном свидании с государством по статье Уголовного кодекса.
Такова судьба некогда славных кузниц и здравниц.
Но это еще можно связать с реакционными настроениями в обществе. Как два века назад на балу у П. А. Фамусова, так и теперь публика отмечала, что есть в столице институт
"Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи".
А полковник С. С. Скалозуб утешал собрание:
"Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по-нашему: раз, два".
Поэтому погоревшие руководители кадровых кузниц могут утешать себя тем, что в России всегда так: вот, еще и Грибоедов об этом писал.
Но проблема в том, что идеологическое банкротство не выйдет списать исключительно на государственную репрессию. Зададимся вопросом: а что на Западе, где уж точно представителей либерального мейнстрима никто не подвергает гонениям. Скорее, они сами всякого подвергнут, кто имеет неосторожность что-нибудь не то сказать. Введение единомыслия там давно и хорошо отработано.
Действительно, тамошние университеты — в том числе и славнейшие, принадлежащие к первой категории, — пока что существуют по принципу "Все кузни обошел, а некован воротился". Идейная ортодоксия выдающаяся.
Ведь нынешняя западная реальность, данная в непосредственных ощущениях, такова, что либеральные прописи не согласуются с ней никак. Политика санкций не рифмуется ни со священностью частной собственности, ни вообще с принципами священного права. А чтобы вести себя по принципу "Не моги ндраву моему препятствовать", не нужно учиться (причем очень задорого) ни в Гарварде, ни в Оксфорде. Какие-нибудь Сила Силыч и Тит Титыч там не учились, а самодурствовали не хуже нынешней западной элиты.
Но, положим, все проповеди насчет священности и неприкосновенности — это так, для красоты, а в идеологических кузницах, на самом деле, учат прагматизму. Ежели it works, то и хорошо, и правильно. Но ведь — не работает, и вся либеральная схоластика тут бессильна убедить в том, что работает и превосходно. Все учение о том, что российская экономика будет порвана в клочья, основано на том, что выключение из либерального миропорядка не может не привести ни к чему другому. Тогда как сам этот миропорядок становится только прекрасней наперекор врагу. В действительности все получается наоборот.
Это сильно похоже на то, как в СССР научность марксистскую пестовали. Когда всепобеждающее учение было само по себе, объективная реальность — сама по себе, а двоемысленный разрыв преодолевался путем удивительных идеологических ухищрений.
Причем тогда всепобеждающее учение далеко не исчерпывалось политэкономией капитализма, а также социализма. Это было бы еще полбеды.
В лучшие времена СССР, говоря хоть о строении кольчатых червей, хоть о деепричастных оборотах, необходимо было лягнуть проклятый царизм и восхвалить мудрость любимой партии — желательно с притянутыми к месту или не к месту цитатами из основоположников. Как в Средние века философия (под которой тогда разумелась наука вообще) была служанкой теологии, так в советское время наука (особенно гуманитарная наука) была служанкой марксизма-ленинизма. Но ведь и в современном западном университете наука точно так же стала служанкой победившего либерализма. Он стал методологией научного знания вообще. Отсюда и метаморфозы гуманитарных штудий, давно покончивших с позитивизмом и ползучим эмпиризмом. Просто схоластика стала либеральной, получив название всеобъясняющей экономикс.
В общем-то, стала себе и стала — видно, такова уже была судьба научного знания и университетского образования в нашу передовую эпоху, но вот незадача: эта схоластика явила свою полную немощь (чтобы не сказать нищету) — при анализе того, что же происходит в современном хозяйстве. О том, что не проходит впрямую по епархии экономикс, но на что экономикс также претендовала в качестве универсальной методологии, речи и вовсе не идет.
В послесоветской России проблема была решена посредством простого заимствования. Западные учения, подогретые к ужину, заменили собой ветхий марксизм-ленинизм, а преподаватели научного коммунизма и политэкономии социализма стали знатными политологами и обществоведами. Так и возникла постсоветская высшая школа, она же кузница и здравница. Не то чтобы трансформация была очень удачной — но хоть какая-то.
Тогда как в нынешнем кризисе западного университета, где либеральная схоластика доселе господствовала в качестве руководящей и направляющей, теперь, при ее постыдном банкротстве, вообще непонятно, на что ее заменить.
Хотя заменять надо, ибо идеологическое окормление невозможно пускать на самотек: при таком самотеке профессора могут Бог знает до чего договориться. Да и вообще, идейный вакуум страшит западного человека ничуть не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем членов Политбюро.
Сейчас идеологическая машина Запада явно сбоит. Или работает вхолостую, или выдает мантры, столь несоответствующие реалиям, что даже и неудобно. Но, как говорят опытные водители, "хороший стук наружу выйдет".