Рвали и метали: мода на raw edges — от Кристобаля Баленсиаги до Simone Rocha
Ходить в «рванине» придумали не молодые субкультурщики, а вполне приличные люди — Кристобаль Баленсиага и Альбер Эльбаз. «Докручивал» её сперва Мартен Маржела (который, конечно, был панком, но на другом уровне), а потом и Демна Гвасалия. И то ли ещё было! Как появилась и к чему привела мода на raw edges — рассказывает модный обозреватель «Сноба» Катя Штерн.
Страшные (и большинством уже забытые) несколько лет ковида нанесли модной индустрии удар, который, кажется, мало кто заметил: в апреле 2021-го в Париже умер Альбер Эльбаз — every woman’s darling по определению Сюзи Менкес, скромный улыбчивый человек с вечной бабочкой на шее, который придумывал чудесные платья. Эльбаз фактически возродил старейший из действующих французских дом — Lanvin, став его креативным директором в 2001 году. Он был чуть ли не первым high-end дизайнером, который согласился наряжать Ким Кардашьян! В 2015-м его уволили из Lanvin фантастически быстро (тогда это ещё не было обычным делом!) из-за разногласий с Шоу-Лан Вон — бизнес-леди из Тайваня, которой на тот момент принадлежали 75 % акций бренда. Против увольнения выступили подчинённые Эльбаза: они публично обратились к Вон с просьбой приехать в Париж и выслушать их мнение, но это ни на что не повлияло.
В Lanvin фирменным знаком дизайнера стали необработанные края тонких, деликатных тканей. Впервые (по крайней мере, так отметил Vogue) Эльбаз оставил их такими в коллекции весна–лето 2004. С тех пор raw edges постоянно перевоплощались в ленты, которые играючи бежали в разных направлениях, в томные банты, в отделку совершенно разных горловин и лацканов. Они украшали то полочки, то рукава, то спинки. А как Эльбаз работал со спинками своих изделий… И с тем, что ниже спины, тоже! Дом Lanvin перестал быть церемонным и пыльным. Свою роль в этом сыграл незначительный, казалось бы, штрих: растрёпанные ленточки.
Опытный рвач
Кто бы чем ни занимался во Вторую мировую войну, известному затворнику Кристобалю Баленсиаге это время принесло определённую пользу. Во-первых, ему как обладателю испанского гражданства разрешалось выезжать из оккупированной Франции. На родине кутюрье закупал ткани, может, и худшего качества, чем в предвоенные годы, но по крайней мере пригодные для того, чтобы одевать оставшихся клиентов. Во-вторых, затишье в делах позволило уделить максимум времени любимому делу: поиску новых конструкций и исследованию возможностей разных видов текстиля. По воспоминаниям помощницы Флоретт Шело, её босс мог часами вертеть в руках лоскуты шенилла и шёлка, придумывая, что ещё с ними можно сделать.
К окончанию войны он стал не просто признанным мэтром, но The Master of Us All, как выразился Кристиан Диор. Баленсиага мог вообразить и реализовать всё: от лепестков душистого горошка из парашютного шёлка до взлохмаченных, намеренно неаккуратных шуб (80 лет спустя мы носим почти такие же).
Совсем того не желая, чисто из любви к экспериментам, кутюрье опередил протесты против использования природных мехов, начавшиеся в 1970-х. За помощью в этом деле он обратился к Зике Ашеру по прозвищу The Mad Silkman: Ашер, чешский еврей, успел уехать из Праги сразу после аннексии в 1939-м и три года спустя вместе с женой Лидой открыл в Лондоне компанию, где они разрабатывали инновационный текстиль. В том числе — имитацию меха под названием Papacha из торчащих мохеровых нитей, вручную сплетённых в пучки. Шуба Cristóbal Balenciaga с волокнами красного, белого, синего и нежно-зелёного цветов попала на обложку ноябрьского Vogue 1964 года. Даже сейчас та шуба по эффектности не проиграла бы, скажем, юбке на модели Авар Одианг, триумфально завершившей осенний дебют Матье Блази для Chanel. Баленсиаге было бы что противопоставить и нахальной юбке. На знаменитой фотографии Ирвина Пенна (в качестве модели выступает его жена Лиза Фонсагривс-Пенн) — платье цвета какао, на юбку которого нашиты сотни полосочек шёлка. Их края были растрёпаны особым образом — и тоже вручную.
Порвали парус
Когда мы видим неряшливые края (а также дыры, проколы и прочее) на тканях грубее шёлка, на ум быстрее всех приходит панк. Иногда гранж, хотя ноги у этих движений растут из разных мест. Панки выступали против экономической политики Маргарет Тэтчер; гардероб их, с цепями, булавками и рваниной, визуально отображал агрессию и протест. Центральная фигура гранжа, в свою очередь, — расстроенный американский подросток, который, поссорившись с родителями, ночует у знакомых в гараже, где от холода напяливает на себя старые, ненужные владельцам гаража рубашки в клетку, поеденные молью свитеры с растянутыми рукавами, протёртые джинсы. Суть у гранжа с панком разнится (и музыка тоже), но одна схожая (по крайней мере в одежде) черта есть: это антиаккуратность. Или, если хотите, отсутствие лоска как отрицание ценностей «взрослых» — либо истеблишмента с его тысячью и одним способом обработки краёв.
Пока существовали яркие субкультуры, их одежду «потребляло» модное сообщество, которое сейчас, в двадцатых годах XXI века, сидит на диете и бесконечно пережёвывает прошлое: панков, рейверов, готов и представителей гранжа. Ноль претензий к Вивьен Вествуд: дизайнер вместе с мужем Малкольмом Маклареном (поначалу он придумывал, а она шила) и ввела моду на панк — а заодно и на New Wave, монетизировав её, когда настоящие панки уже просили мелочь у Букингемского дворца и фотографировались с туристами. Гранж 1990-х разрабатывали Марк Джейкобс и Анна Суи. Первому «сделал биографию» показ Perry Ellis весна–лето 1993 года. Клиентам и руководству бренда настолько не пришлись по нраву отсылки к гранжу (без единой дыры или рваного края: подумаешь, неряшливо собрано и трусы наружу), что дизайнер был уволен — чтобы вскоре запустить собственный бренд, а через четыре года стать креативным директором Louis Vuitton. Вторую, Анну Суи, сейчас принято как минимум не замечать, и очень зря: в своё время ей удалось «сшить» воедино гранж, dollcore и мисс Марпл.
Омолаживающие процедуры
Беспрекословную силу всем видам рвани и швам наружу дал ещё один великий человек — бельгиец Мартен Маржела. Интересующимся стоило бы посмотреть первые показы дизайнера, когда он ушёл от Жана-Поля Готье и стал работать самостоятельно: насколько принципиально «сырым» (не только в переносном, но и в самом буквальном смысле) всё выглядело! Нельзя сказать, что действо деконструкции в показе Maison Martin Margiela весна–лето 1989 лишь начиналось: Маржела перенял принципы японских дизайнеров, взорвавших модный танцпол Европы в 1980-х, — Рэй Кавакубо и Йоджи Ямамото. Однако моделей в мятых халатах, с папильотками на головах и сигаретами в руках у тех точно не было.
Расчленяя привычные предметы и выворачивая их наизнанку, Маржела омолодил индустрию. Термин «деконструкция» в отношении его работ использовали вдоль и поперёк, шла речь о выставленных напоказ вытачках или надетых задом наперёд рубашках (бескомпромиссного отношения к алчной индустрии дизайнер не скрывал). Показ осень–зима 1992 провели в настоящем магазине Армии спасения в Париже — в ответ на критику, мол, «там его одежде и место». И были правы: получилось органичнее некуда. Юная парочка обнималась на продававшейся там же кровати, пока на них сердито смотрела солидная дама с ухоженными волосами. Торчащие нитки на атласных басках рифмовались с «паучьими лапками» густо накрашенных ресниц моделей. Толстые свитеры еле влезали под жакеты с узкими плечами и высокими головками рукавов. В коробках для бездомных обычное содержимое валялось вместе с вещами для показа — и это было «ок».
Впоследствии в подобном «небрежении» будут обвинять Демну с его «мусорными» нарядами для дома Balenciaga, включая haute couture. В художественном оформлении дыр и краёв достигнут небывалых высот шведы Acne Studios, стартовавшие в 1996-м. Любопытно, что примерно в это же время Маржела заскочит в женский Hermès, где осядет до 2003 года, но остепенится не вполне: создаст свитеры из дорогой шерсти, которые можно носить наизнанку, и пальто с отстёгивающимися воротниками.
Если вам кажется, что «рванины» много сейчас, вы просто мало видели «рванины» тогда: нынешние края платьев принцесс Erdem, оставленные необработанными, и срезы Simone Rocha, унизанные огромными жемчужинами, — детский лепет в сравнении с тем, что было «до».