Непритворный и непридворный: 160 лет со дня рождения Валентина Серова

Часто бывает, что художника не ценят при жизни, но превозносят после смерти или ровно наоборот. Валентину Серову в этом смысле повезло. При жизни его признавали все – от царей и приверженцев строгого реализма до оппозиционеров и модернистов. А век спустя после смерти его выставка в Третьяковке била рекорды, собрав полмиллиона посетителей. О том, что «Девочка с персиками» сегодня чрезвычайно популярный сюжет для мемов, и говорить нечего. 19 января исполняется 160 лет со дня рождения Серова, одного из самых известных русских живописцев.

Валентин и Валентина

«Не бестактность сказать, какая традиция высот искусства окружала Валентина Серова уже с колыбели», – писал его наставник Илья Репин, имея в виду круг знакомых отца художника, композитора и музыкального критика Александра Серова, дружившего с Михаилом Глинкой, Иваном Тургеневым, Николаем Ге, Владимиром Стасовым, а еще и, например, с Рихардом Вагнером и Ференцем Листом.

В 43 года Александр Серов женился на своей 18-летней ученице Валентине Бергман, студентке Санкт-Петербургской консерватории. Валентина была человеком огненного характера. Друг мужа писатель князь Владимир Одоевский называл ее «гениальным существом», которое всеми силами необходимо оберегать от «нигилистского болота», манившего это «существо» со страшной силой.

Уберечь не удалось – дом Серовых вскоре после свадьбы стал центром притяжения не только людей искусства, но и всякого рода инакомыслящих: социалистов, народников, почитателей романа Чернышевского «Что делать?» (их в то время обобщенно называли нигилистами).

Серов с мамой и няней, 1872 TopFoto/SCRSS/Album/Vostock Photo В историю же Валентина Серова вошла как первая русская женщина-композитор. Вместе с мужем, прогремевшим оперой «Юдифь», она издавала журнал «Музыка и театр», а после внезапной смерти Александра от инфаркта в 1871 году доработала его недописанное произведение «Вражья сила».

Кроме того, Серова сочинила пять собственных опер: «Уриэль Акоста», «Илья Муромец» и другие.

Реакция современников на них была, что называется, неоднозначной. «Муромец» (с молодым Шаляпиным в главной роли) провалился, а, ознакомившись с партитурой «Акосты», Петр Чайковский писал: «Никогда ещё я не видел более неуклюжих, безобразных гармоний… Г-жа Серова <…> ничему никогда не училась; она даже и грамоты музыкальной не знает».

Дитя коммуны

Чего Валентине Серовой было не занимать, так это энергии. Много ее она вложила в музыкальное просвещение крестьян и рабочих, участвуя в Обществе содействия устройству общеобразовательных народных развлечений. Говорят, что замкнутый характер Валентина Серова сложился как реакция на повышенную общительность и социальную активность матери. В раннем же детстве он мог быть довольно бойким и шаловливым.

Вскоре после смерти мужа Валентина отправилась в Мюнхен, чтобы продолжить учиться музыкальной теории, а шестилетнего сына отдала в коммуну, которую в своем имении под Смоленском основала ее приятельница княжна Наталья Друцкая-Соколинская, также увлекавшаяся идеями народничества. Коммуна, или «земледельческая интеллигентская колония», пыталась жить по принципам, изложенным Чернышевским в романе «Что делать?». В середине 1900-х 40-летний Серов был уже одной из самых крупных фигур в русском искусстве. Он преподавал в Московской школе живописи, ваяния и зодчества, был членом совета Третьяковской галереи. В то же время он был одним из участников «Мира искусства», объединившего по инициативе Александра Бенуа и Сергея Дягилева художников-модернистов Константина Сомова, Льва Бакста и многих других.

О Дягилеве Серов говорил: «Сергей Павлович – человек с глазом. Второго такого не сыщешь. Подумать, сколько наворотил этот человек и сколько в нем самом наворочено. Много в нем хорошего, а еще больше плохого, отвратительного. Более чем кого бы то ни было я ненавижу его и, представьте, люблю!» В этом весь Серов: кривить душой он не умел и, восторгаясь кем-либо, не закрывал глаза на его недостатки.

Его критический ум отдыхал, когда художник рисовал детей – еще чистых, неиспорченных существ. Детские портреты кисти Серова – Мики Морозова, Ляли Симонович, собственных сыновей Саши и Юры – лишены слащавости; спокойный, беспристрастный взгляд художника точно передает нежность, красоту и задумчивость этих маленьких людей.

Бунт мастера

Творчество Серова часто называют связующим звеном между классической живописью и модернизмом. В нем переход к новой эпохе совершался плавно, без шокирующих инноваций, свойственных Пикассо или Матиссу.

Своеобразный диалог с последним Серов, кстати, вел всю жизнь, проделав путь от неприятия французского авангардиста (называя картины Матисса не более чем яркими фонарями) до использования некоторых его приемов в поздних произведениях. На портрете Ивана Морозова, сделанном за год до своей смерти, Серов «побил» Матисса его же «оружием», нарисовав купца-мецената на фоне его любимого матиссовского полотна. Ведь и сам Матисс часто изображал чужие картины или скульптуры на своих холстах.

Идеальное чувство меры дало неповторимую пропорцию «старого» и «нового», благодаря чему почти всю жизнь Серов был признаваем и любим как представителями традиционной школы, так и модернистами. Среди его учеников были такие яркие живописцы, как Мартирос Сарьян и Кузьма Петров-Водкин.

Кажется, не жизнь, а гладкая дорога: почет со всех сторон, материальное благополучие, любимая жена, шестеро детей… Может быть, недовольный таким комфортом незадолго до смерти Серов немного взбунтовался.

Его портрет танцовщицы Иды Рубинштейн вызвал возмущение у Репина, прежде всегда восхвалявшего своего ученика. Репин назвал изображение на холсте «гальванизированным трупом».

В этой картине, как и в написанной в то же время «Похищение Европы», было уже много модернизма. И даже более того: чувствовалось влияние Матисса и Пикассо, чувствовалось желание двигаться в новом направлении. Кто знает, чем бы удивил зрителя Серов, если бы вскоре после этого не скончался скоропостижно 5 декабря 1911 года в возрасте 46 лет от сердечного приступа, как в свое время и его отец. Но и сделанного за недолгую жизнь хватило, чтобы им восхищались не только современники, но и далекие потомки.