Тень «Онегина» в постановке Кехмана: в какую «переделку» попала опера Чайковского и кому хотел угодить режиссёр?

Настоящий культурный шок испытали ценители творчества Петра Чайковского, побывав в новосибирском оперном театре на новой постановке «Евгения Онегина». Некоторые опасения оправдались: режиссёр Владимир Кехман «перекроил» знаменитую оперу. Но многие слушатели остались удовлетворены таким прочтением, отдельные зрители — в восторге. Какие цели преследовал режиссёр, кому адресовал своё творение и что думает новосибирская публика о новой версии «Онегина», которая отныне становится репертуарным спектаклем в афише НОВАТа?

Вместе с ноябрьским похолоданием, минусовыми температурами и первым снежно-ледяным покровом, сковавшим Новосибирск, многие знатоки и любители оперы отметили у себя непроизвольное повышение температуры. Причиной озноба стал вовсе не всплеск простудных заболеваний, столь характерный для переходного осенне-зимнего периода. Аномально высокие температуры зафиксированы в большом зале НОВАТа, давно известного публике как НГАТОиБ — Новосибирский государственный академический театр оперы и балета, где с 15 по 17 ноября в условиях всеобщего ажиотажа и отсутствия билетов (несмотря на цены, стремительно возрастающие по мере приближения долгожданных спектаклей) состоялись три премьерных показа. На прославленной сцене давали «Онегина».

Впервые на подмостках новосибирской оперы «Евгений Онегин» зазвучал в год открытия театра — в победном 1945-м. Вокально-симфонический опус Чайковского стал вторым после «Ивана Сусанина» оперным спектаклем в Большом театре Сибири. Интересно, что тогда в постановке режиссёра Георгия Евреинова и дирижёра Лео Гинзбурга, как и в новом «Онегине» Владимира Кехмана и Михаила Татарникова, выбор был сделан главным образом в пользу молодых певцов, что полностью соответствует замыслу Чайковского, который в 1878 году отдал предпочтение студентам Московской консерватории, а не опытным музыкантам императорских театров, как первым исполнителям только что завершённого сочинения. На новосибирской сцене за прошедшие почти 80 лет в разных интерпретациях «Онегин» появлялся не меньше семи раз. Последний — в театральном сезоне 2019-2020 годов. Но такой версии, свидетелями которой стали слушатели в середине ноября 2024-го, новосибирская, да что уж, российская и мировая сцена ещё не видывала.

Режиссерский успех?

Здесь почтенный зритель, он же — читатель, наверняка ожидает немедленной и суровой критики в адрес постановочной группы во главе с Владимиром Кехманом, однако хорошего в новом спектакле оказалось немало, так отчего же не начать с позитива? Известно, что Пётр Чайковский охарактеризовал жанр своего творения как «лирические сцены». Что ж, отдельные сцены, в том числе содержащие отсылки к известным постановкам «Онегина», осуществлённым в XX веке, Кехману-режиссёру и правда удались.

В эпизоде письма Татьяны поначалу, как говорится, «всё по классике». На сцене — реалистически условное изображение спальни юной героини: три широкие ступени ведут к возвышению, на котором установлена резная тахта в стиле эпохи, на заднем плане колонны с капителями, большое усадебное окно, глядящее в тенистый ночной сад. Внешний облик главной героини тоже новизной не отдаёт: наивная и по-девичьи взволнованная Таня предстаёт зрителям с распущенными волосами (в новосибирской постановке 1945 года юная Ларина выглядела чуть более целомудренно с заплетённой косой, о чём свидетельствуют исторические фото, сохранившиеся в музее театра) в белоснежной ночной рубашке до пят и благообразно вздымающейся от волнения грудью. Как видно, образ не лишён всяческих приличий и девственно чист. Со сцены в зрительный зал изливаются трогательно-сладостные сопрановые звуки: «Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать». Но вот неожиданность: в процессе чтения-пения письма поодаль от «нескверного ложа» Татьяны неожиданно появляется сам Онегин с тем же письмом в руках. Отличный режиссёрский ход, соединяющий в общем сценическом пространстве разновременные пласты и показывающий не только «любви невинной излиянья» наивной Тани, но и мгновенную реакцию Евгения. Однако режиссёр пошёл ещё дальше, и вот Татьяна, едва дописавши письмо, приближается к вожделенному возлюбленному, берёт его за руки и, прямо как в диснеевском мультике, они кружатся, озарённые улыбками и звонким смехом. Зритель понимает, что попал в самую сердцевину девических мечтаний Татьяны, когда желаемое кажется действительным и даже мокрая от слёз подушка в объятиях юной прелестницы становится прекрасным принцем. Браво! Гениально. Фото из телеграм-канала НОВАТа

Нетривиальной находкой режиссёра и дирижёра-постановщика стали сцены, в которых партии одних персонажей исполняют другие герои с тем же типом голоса. Так, повысился «градус» игривости Ольги, которая в эпизоде, открывающем сцену письма (в либретто: «Картина вторая. Комната Татьяны. Поздний вечер») исполняет партию Филиппьевны, няни Татьяны, как бы пародируя её трогательную заботу и старческие вздохи. Нельзя сказать, что в связи с такой переменой по воле режиссёра персонаж Ольги обрёл совершенно иное психологическое измерение, но некоторое оживление в восприятии зрителем возлюбленной Ленского всё же произошло, а сама сцена из хрестоматийно известного вокального «диалога» старой няни с юной Таней превратилась в очень понятную подростково-молодёжной аудитории «историю» про двух сестёр, делящихся друг с другом своими любовными секретами в спальне перед сном. Такую интерпретацию уж точно не назовёшь «пропахшей нафталином», хотя с формальной точки зрения задуманная композитором система персонажей, конечно, деформирована. Вот мы и сделали оперу снова великой? Онегин и Трамп-эффект режиссуры Кехмана в Новосибирске Парадокс (вообще парадоксальность — характерная черта нового «Онегина»), но ещё большая деформация системы персонажей привела к ещё более правдоподобно-оживлённому изображению отдельных героев и углублению психологической картины их внутреннего разлада. Самый яркий пример здесь — Ленский. Спев куплеты Трике в сцене именин Татьяны (самого гувернёра-француза в новой постановке и след простыл), Владимир предстаёт взору и слуху зрителя в динамике переполняющих его чувств — от лёгкой оторопи и недоумения при виде флирта Евгения и Ольги до истерически-импульсивного и почти неконтролируемого коверкания русских слов на французский манер, на фоне чего знаменитое ариозо «В вашем доме…» звучит с новой силой отчаяния и надрывом прощания не только с семейством Лариных, но как будто и с самой жизнью, ведь для экзальтированно-истончённой натуры поэта что за жизнь без любви? Хуже смерти. И даже звучная оплеуха (конечно, оммаж «Онегину» Дмитрия Чернякова), «подаренная» матушкой Лариной Владимиру Ленскому, не отрезвляет его. Итог — смертельная обида, требование сатисфакции, дуэль с Онегиным.

Следом за сценой дуэли, где поверженный Ленский не падает замертво после так и не прозвучавшего выстрела (оммаж спектаклю Бориса Покровского), а символом наступившей смерти становится лишь полупрозрачная чёрная ткань, спускающаяся на сцену откуда-то «с небеси» (о великая сила условности искусства), душа убитого, видимо, в полном соответствии с какой-то глубоко забытой апокрифической традицией, является на сцене перед закрытым занавесом в виде миловидной девушки со скрипкой и в белом платье, чинно шествующей по самому краю вдоль оркестровой ямы, переходя из мира живых в мрачные обители загробного бытия. Роль души Ленского исполняет известная скрипачка Ольга Волкова, совсем недавно блиставшая на сцене НОВАТа в сопровождении симфонического оркестра театра. Исполняет красиво (да что уж, Волкова и сама по себе изрядно хороша, даже без скрипки), правда, с явившимся откуда ни возьмись густым glissando, а по-русски — с цыганскими «подъездами» к нижним нотам исполняемой мелодии из оркестровой партитуры оперы. Ну да ладно. Идея-то неплохая. Каким должен быть патриотизм следующего поколения? В заключительной сцене петербургский бал предстаёт (кстати, вполне канонично) в виде пышного празднества, на котором Татьяну сопровождает Гремин — герой Отечества, боевой генерал войны 1812 года. Герой России, который «в сраженьях изувечен», — образ топовый, по нынешним-то временам. Не потому ли он играет столь важную роль в новой постановке? Однако на балу, как на балу: богато разодетые дамы, учтивые кавалеры… И вдруг контраст: огромная люстра, горящая множеством огней, медленно спускается на уровень сцены и озаряет артистов. На подмостках Онегин и Татьяна вновь остаются наедине спустя много лет после их нелепого знакомства и наивного признания. Тут-то режиссёр-постановщик вместе с художником по свету Валентином Бакояном приняли поистине Соломоново решение — полностью потушить свет, оставив в абсолютном мраке пылающую огнями люстру. На её фоне главные герои становятся силуэтами-тенями — обезличенно-вечными образами на все времена. Красиво? Очень. Со смыслом? Вне всяких сомнений.

И таких удачных моментов в новой версии «Онегина» предостаточно.

«Слыхали ль вы?»

Другой сильной стороной спектакля стал состав исполнителей. Уровень мастерства певцов, а он был разный, подтвердил всем известную истину: именно музыка (включая вокальный звук), качество ее исполнения, а вовсе не драматическая составляющая, является главным ингредиентом в лакомом блюде под названием «опера».

Публика особенно ждала появления на новосибирской сцене легенды советской и российской оперы, певца с мировым именем — Сергея Лейферкуса. Зрители убедились, что, оставаясь в прекрасной физической и певческой форме, в свои 78 лет опытный мастер оперной сцены даст фору многим молодым певцам. Его статная фигура, поистине генеральская выправка, чуткое и своевременное взаимодействие с партнёрами по спектаклю — свидетельство не только большого жизненного и сценического опыта, но и особого отношения к своей профессии как служению, в котором не может быть мелочей. Благородно ровное, без сучка и задоринки звучание в этот раз стало для баритона Сергея Лейферкуса несколько более сложной задачей, чем обычно, ведь в новом «Онегине» он исполнял партию Гремина — баса. Если басовая «середина» и «верхи» (в арии Гремина — ми бемоль первой октавы) для певца с баритоновым диапазоном не проблема, то объёмных, насыщенных, мощных «низов» (соль бемоль большой октавы) ожидать, конечно, не стоило. И здесь мастерство опытного певца выразилось во всей полноте. Дело в том, что в вокальной партитуре арии Гремина есть значимая ремарка композитора, обращённая ко всякому исполнителю этой партии: «С благородством, спокойно, но тепло». Именно так, «спокойно, но тепло», не форсируя верхних благородно-прикрытых звуков, сглаживая различия между звучанием «верха» и «низа», Сергей Лейферкус блестяще справился с музыкальным материалом в несвойственной его голосу тесситуре. «Не стыдно приходить на спектакль с детьми»: самый молодой областной театр завоевывает юную аудиторию Казалось, превзойти такого мастера не сможет никто. Однако знатоки оперы, пристально следящие за современными оперными певцами, ждали чуда, ведь среди исполнителей было заявлено имя Сергея Кузьмина, солиста Михайловского театра, в роли Владимира Ленского. И чудо случилось. Магию такого звука объяснить очень сложно. Молодой певец будто «взял» от лучших исполнителей партии Ленского — Собинова, Лемешева, Козловского и некоторых западных певцов — самые лучшие, неповторимые обертоны, оттенки, динамику, акценты и соединил их в своём исполнении. Слушая его, невольно задумываешься над тем, что голоса певцов в опере — это главный инструмент драматизации. Никакие обновлённые сценические решения, неожиданные прочтения сюжетных коллизий и концептуальные интерпретации психологии героев в опере никогда не заменят подлинно драматической глубины музыкальной фразы и неповторимой, контрастной игры эмоций, которая может быть передана лишь голосом чувствующего и мыслящего певца, каким предстал на сцене безмерно талантливый и с умом владеющий своим дарованием Сергей Кузьмин.

Татьяна Ларина в исполнении солистки НОВАТа Кристины Калининой тоже запомнится новосибирским зрителям надолго. За лёгкостью и полётным характером её звенящего лирического сопрано, заполняющего большой зал НОВАТа безо всякого видимого напряжения, очевидно, стоит огромный труд и кропотливая работа с партитурой. Молодая сопрано мастерски переносит музыкальный драматизм в свою актёрскую игру на сцене (именно так, а не наоборот). Поражает, как меняется её музыкально-драматическое существо, когда она поёт-играет взрослую Татьяну, совершенно не похожую на ту наивную девочку, которая когда-то с зардевшимися щеками выслушала холодную отповедь равнодушного Евгения.

«Что ж, был ли счастлив наш Евгений?». Думается, счастлив был молодой, подающий надежды солист Михайловского театра Семён Антаков, когда ему предложили заглавную партию Евгения Онегина, и в целом справился с ней достойно. Весьма миловидный молодой человек, и правда похожий на лондонского денди, смотрелся в этой роли гармонично. Его баритон, вне всяких сомнений, был на своём месте в палитре голосов главных героев обновлённого «Онегина». Прекрасная «середина» и ровный баритоновый «низ», как говорят профессиональные вокалисты, «на хорошем диафрагмально-брюшном дыхании» — явное преимущество будущей звезды российской оперы. Однако опытными слушателями были замечены и некоторые «шероховатости». Так, «верхи», коих в партии Онегина предостаточно, молодой певец, кажется, излишне «заглубляет», лишая полётности, в то время как они требуют освободить скованную мышечным напряжением гортань и через зубные резонаторы, словно «на улыбке», отпустить звук в зал. Некоторая скованность верхних звуков даёт чисто технический эффект неповоротливости голоса в верхней тесситуре, как следствие, ограничивает певца в использовании широкого спектра средств музыкально-художественной выразительности, а в конечном счёте приводит к драматическим ограничениям и некоей эмоциональной «ходульности» исполняемого персонажа. Однако талант есть талант, и в данном случае он неоспорим. Остаётся только пожелать этому таланту всестороннего развития и дальнейшего профессионального совершенствования. Гуляет Данте по полесью. Куприн в «Глобусе»: из песни снов не выкинешь «Ах, Ольга, я тебя любил…», — так и хочется пропеть в адрес исполнительницы партии Ольги Лариной, солистки новосибирской оперы Алёны Михаевич, заменив однако форму прошедшего времени на настоящее — «люблю», ведь обладательница прекрасного меццо-сопрано блестяще справляется с музыкальным материалом. Очарование низкого женского голоса и неизбывное удовольствие внимать этим сладостным звукам — вот главное впечатление, которое голос молодой певицы оставляет в душе благодарного слушателя.

Все перечисленные достоинства новой постановки, казалось бы, должны обеспечить ей абсолютный успех.

Что думает зритель?

Но отчего же новосибирские зрители (не все, конечно, но очень многие) недоумевают, досадуют, негодуют на заезжего московско-питерского режиссёра, так и не ставшего для многих «своим» вопреки годам, проведённым у руля одного из лучших оперных театров России? Да и кто же тот самый негодующий зритель? Только ли «пожилые учительницы и охранители канонов», как выразился мэтр новосибирской театральной критики? А ведь стоило поинтересоваться у зрителей, посетивших спектакль в дни премьерных показов, какое впечатление на них произвела новая постановка. Мнение публики оказалось разноречивым.

Любовь Ряшенцева, преподаватель иностранных языков: «Люблю наш оперный. Регулярно посещаю спектакли в НГАТОиБ примерно с 1998 года, а эпизодически бывала и в более ранние годы. Узнав о новой постановке «Евгения Онегина», а я считаю это произведение лучшей русской оперой, всё же решилась купить билет. Сразу себе сказала: «Если постановка окажется не очень, то хотя бы любимую музыку послушаю». Но даже этого в итоге не случилось. На сцене прозвучала литературно-музыкальная композиция, включающая разрозненные, перепутанные местами сцены из сельской и светской жизни. Во всём этом «действе» очень много щемящих душу видеопроекций на занавес и задник сцены, а также закадрового текста, порой совершенно лишнего. Голоса откровенно слабые, кроме Гремина и, конечно, Ленского, «душа» которого зачем-то вышла на сцену со скрипкой. В общем, сплошной «зефир в шоколаде». Вроде бы Чайковского слушали, а удовольствия нет». Наш гид во время. Что делал Моцарт, когда убивали Командора, и где был Вивальди 24 февраля? Анна В., студентка Московской консерватории, 28 лет: «Честно, не очень поняла, где я оказалась — в оперном театре или драматическом. Чуть ли не перед каждой сценой зачем-то звучат в аудиозаписи «эпиграфы», которые, видимо, нужны для связки оторванных друг от друга эпизодов. Так, может быть, не нужно было рубить в дрова единое музыкальное сооружение Чайковского, тогда и дополнительные связки не понадобились бы. Певцы хорошие. Вновь прониклась глубоким почтением к Сергею Петровичу Лейферкусу, хотя басовая партия Гремина для него низковата. Кузьмин в роли Ленского просто заворожил зал. Но такая режиссура и музыкальная редакция, простите, не для меня. Они с замыслом Чайковского плохо совместимы. Поймите, увертюра, которая должна звучать в начале, а не в конце, содержит в себе те музыкальные «нити», из которых потом «сплетается» единое музыкальное «полотно» произведения. Давайте прямо: этот спектакль таких денег, которые тут берут за билеты, просто не стоит. Имя моё прошу не называть».

Андрей Шевченко, рабочий завода, 53 года: «Опера мне нравится, поэтому стараюсь посещать разные постановки, хотя и не слишком часто удаётся. Новый «Онегин» очень понравился. Давно ничего подобного у нас не ставили. Да и вообще, как может не нравиться Пушкин и Чайковский. К отдельным моментам, конечно, можно придраться, но лично я доволен».

Константин Дмитриев, координатор клинических исследований в медицине, 37 лет: «Я не могу сказать, что увидел какое-то «новое прочтение» оперы «Евгений Онегин». Единственное, что бросилось в глаза, — это значительное сокращение произведения. Решение режиссёра переставить фрагмент последнего акта в начало, на мой взгляд, не несёт особой смысловой нагрузки, которая кардинально изменила бы восприятие оперы. Однако то, что практически полностью убрали все массовые сцены, меня искренне огорчило. У Чайковского партии хора играют особую роль, наполняя произведение глубокой душевностью и масштабом. Фактически, нам представили лишь краткий пересказ сюжета с исполнением основных арий. Считаю, что такой подход обедняет оперу, лишая её значительной части художественного богатства и эмоциональной глубины». Десять роялей и один маленький орган: что ждет слушателей в уникальном концертном пространстве новосибирского бизнес-центра? Максим Лукин, инженер, кандидат наук, 45 лет: «Знаете, в ВК-группе и телеграм-канале НОВАТа меня уже забанили за критику творческой деятельности Владимира Кехмана и Вячеслава Стародубцева, хотя оперный театр — это публичное государственное учреждение. Оно должно быть открыто для общественных обсуждений, а качество его работы вообще-то оценивает зритель. Ну да ладно. Не в этом дело. Что могу сказать про новую постановку «Евгения Онегина». «Картинка» спектакля производит благоприятное впечатление: цветовые решения в пастельно-серебристых тонах, игра света на сцене, прекрасные костюмы. Дальше сплошное недоумение. Из спектакля выпало несколько персонажей: няня, Зарецкий, Трике. Некоторые сцены урезаны с частичной потерей музыкального и драматургического смысла. Конец оперы поставлен в начало. Не подумайте, что я не понял замысла режиссёра. Там всё на поверхности. Но в угоду идеям постановщиков развалено на части музыкальное целое. Новаторством это назвать никак нельзя».

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Павел Новгородов,

ректор Новосибирского государственного университета экономики и управления:

– Скажу сразу, что постановка мне понравилась. Понимаю, что многие негативно относятся к попытке «перекроить» классические произведения, и иногда это действительно неуместно либо неумело. Лично для меня Владимир Кехман никакие «красные линии» не перешёл. Хотя постановка короче классической, я не увидел упрощения, потери содержания и каких-то важных смысловых линий. Наоборот, «переворот» сюжета, когда первая сцена – финальная, демонстрирует иную расстановку акцентов и позволяет по-новому взглянуть на всем известное со школы произведение. Думаю, подобные постановки могут быть интересны не только любителям классики, готовым к разумным экспериментам, но и молодёжи, в том числе школьникам. Ведь это ещё и отличный повод порассуждать о том, что хотел сказать режиссёр через подобное прочтение произведения. Я был на премьере с 14-летним сыном и для меня важный маркер – его реакция, которая тоже была в целом позитивной.

Вадим Ильченко,

генеральный директор ГК «ВербаКапитал»:

– Я хорошо знаком с оперой «Евгений Онегин», был на классических постановках в Большом театре, люблю многие арии из этого произведения. Лично меня нисколько не смутило ни сокращение, ни те художественные приёмы, которые использовал режиссёр на новосибирской сцене. Напротив, опера стала легче для восприятия, понятнее. Весь нерв и коллизии сюжета сохранены. Такой вариант имеет право на существование. Ничего зазорного не вижу в том, что каноническая версия подверглась ревизии и пересмотру. Мир меняется, а вместе с ним и наше восприятие. Считаю, что вполне допустимо переосмысливать классические сюжеты и адаптировать их для современного зрителя. Из исполнителей хотел бы выделить двоих певцов. Это Кристина Калинина в роли Татьяны, которой удалось, мне кажется, внести что-то очень личное в эту партию, и, конечно, Ленский в исполнении Сергея Кузьмина — пожалуй, лучшего тенора из всех, что я слышал на новосибирской сцене.

ВЛАДИМИР КЕХМАН: «ДЛЯ МЕНЯ НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, ЧТО НАПИСАНО В НОТАХ». Продолжение статьи Станислава Ермоленко читайте на сайте ksonline.ru через несколько дней