«Я год на антидепрессантах, но боль не уходит». Интервью активистки Кристина Рамирес — о задержании из-за портрета Навального и издевательствах в полиции
16 февраля, в годовщину смерти Алексея Навального, петербургская активистка Кристина Джонсон Рамирес вышла с его фотографией к Гостиному двору. Ее задержали. В автозаке Кристине стало плохо из-за приступа астмы, после этого ее два дня продержали в отделе полиции.
Куйбышевский районный суд признал Кристину виновной в «демонстрации экстремистской символики» — портрета Навального — и назначил ей штраф в две тысячи рублей.
«Бумага» поговорила с Кристиной Джонсон Рамирес об издевательствах в отделе и о том, почему она вышла с пикетом, несмотря на репрессии против сторонников Навального.
— Почему для тебя важно было выйти с портретом Навального? Ты видела, что ранее суды уже признавали его изображения экстремистской символикой?
— На самом деле я об этом даже не думала. Я была готова и на арест.
Мне важно было поддержать Алексея. Я не просто вышла с фотографией, я кричала: «Леша, мы с тобой! Не забудем, не простим». Когда сотрудники полиции подошли ко мне, они спросили: «Сколько тебе платят?» — а я ответила: «Разве совесть можно продать?»
Думаю, из-за этого в отделе негативно отнеслись ко мне: они оскорбляли Алексея, а я не давала им такой возможности, я защищала его. Затем пристав в Куйбышевском суде начал спрашивать, зачем я вышла с пикетом, глумился над смертью Алексея Анатольевича. Я после этого просто не выдержала и сказала, что все сидящие в суде даже не стоят ногтя его [Навального].
Я просто не могу терпеть оскорбления в адрес Алексея, потому что отношусь к нему как очень близкому человеку. Я отправляла ему письма. Для меня Алексей до сих пор жив, я чувствую какую-то связь, потому что мне даже сны с ним снятся. Я чувствую его поддержку.
— Как прохожие на Гостином дворе реагировали на твой пикет?
— Многие люди были в недоумении, но один дедушка подошел и сказал, что я всё делаю правильно. Некоторые просто головой покивали. Полиция решила меня задержать на том моменте, когда ко мне подошли пять человек с вопросами.
— Как тебя задерживали?
— Меня посадили в автозак: там было очень маленькое пространство, затем полиция включила на всю мощность отопление, которое обжигало мне лицо и ноги. Вскоре я просто начала задыхаться, терять сознание.
Правозащитники мне [по телефону] подсказали, что нужно вызывать скорую — чтобы всё было зафиксировано. Когда медики приехали, дверь в автозак открыли — поступил свежий воздух. Затем мне сделали укол. После этого мне стало легче.
— Ты жаловалась на довольно жестокое обращение в 28-м отделе. Что с тобой происходило?
— Как только я поступила в отдел, у меня сразу же забрали личные вещи и телефон. И после этого мне их не давали. Защитнику приходилось выпытывать у отдела, когда меня в суд повезут.
Первый раз суд вернул протокол обратно в ОВД. Сотрудники отдела после этого пообещали мне выдать вещи, чтобы переодеться, и телефон, чтобы я могла совершить хотя бы один звонок за все 48 часов. В итоге ничего из этого выполнено не было.
К полуночи ко мне пришли сотрудники. Они решили меня досмотреть перед тем, как провести в камеру. И всё дошло до какого-то издевательства. Меня просили оголиться. Я сняла с себя комбинезон, осталась в одной футболке и нижнем белье. Затем меня заставили снять футболку. Там были трое женщин, всё записывали камеры — и это не было комнатой досмотра. Я стояла голая и спросила: «Что еще нужно?» Мне ответили: «Снимайте трусы и присаживайтесь три раза». Они угрожали мне тем, что придут мужчины, будет только хуже, будут совершаться насильственные действия. Я прикрывалась футболкой, потому что спустя время пришли сотрудники-мужчины, которые присоединились к угрозам. Двери были открыты: за нами наблюдали все задержанные. Меня хотели вывести в общий холл, чтобы я [трусы] снимала в туалете.
В отделе вместе со мной была девушка, которую задержали за удары другой женщине то ли в живот, то ли грудь — с тяжелыми последствиями. На удивление, ее вообще не досматривали, даже сережку в ушах не сняли — сразу в камеру завели. Вот такой парадокс: надо мной издевались, а у девушки с вероятным уголовным делом вообще почти никакого досмотра.
Когда я отказалась [снимать нижнее белье] и заявила о том, что всё передам адвокату, сотрудники посовещались и отстали. Но при этом мне пригрозили, что меня посадят именно с задержанной за удары девушкой и что они не ручаются за последствия.
— Это же не было первым твоим задержанием. Раньше ты не сталкивалась с таким отношением и проверками в отделах?
— У меня много протоколов, я с Алексеем [Навальным] уже давно. Но аналогичный случай был после задержания во Владимирской области, где мне дали 10 суток ареста — мы тогда поддерживали Алексея, потому что у него было плохое самочувствие. И уже в спецприемнике меня заставляли проходить унизительный досмотр и приседать три раза.
Но в ОВД таких досмотров — чтобы заставляли трусы снять — у меня не было ни разу. Это обычно случается, когда тебе доставляют в спецприемник (ранее в некоторых отделах полиции уже заставляли задержанных раздеваться — сообщения об этом появлялись после громких акций: например, после митинга против начала мобилизации в Москве; силовики таким образом досматривали трансженщину, которую задержали в 2023-м после конфликта с охранником клуба, где она отмечала день рождения — прим. «Бумаги»).
— А как ты познакомилась с Алексеем?
— Это был 2019 год. Я была студенткой, волонтерила в Штабе Алексея Анатольевича.
Но политикой я заинтересовалась очень давно. Когда я слушала Алексея, я на эмоциональном плане понимала, что чувствую то же самое. Я такой человек: если я вижу какую-то несправедливость, я на всё пойду, чтобы ее наказать.
Мне тяжело и больно до сих пор. В прошлом году я была на [Борисовском] кладбище, [где 1 марта похоронили Алексея Навального]. Целый год я на антидепрессантах, но боль не уходит.
Когда Алексей еще был с нами, я понимала: если что-то произойдет, то он хотя бы эмоционально поможет. Он говорил о тех вещах, которые я внутри себя точно так же, как и он, ощущала. Я понимала: существует человек с такими же мыслями и идеями, как у меня.
Когда Алексея посадили, я ездила к нему в колонию на суды (тогда Навальный содержался в ИК-2 общего режима «Покров» во Владимирской области, затем ему добавили обвинения по уголовным статьям о мошенничестве и неуважении к суду и перевели в колонию строгого режима ИК-6 в том же регионе; после дела об организации экстремистского сообщества политика этапировали в колонию особого режима «Полярный волк» в ЯНАО, там Навальный и погиб – прим. «Бумаги»). Эшники меня запомнили – мне ведь давали 10 суток ареста — и шутили: «Вам что, так понравилось во Владимирской области? Что-то вы зачастили». Но я тогда нашла, что сказать: «Ваша колония стала общественным местом. Я имею право приехать на суд».
Сейчас я часто прихожу к Алексею на могилу: приношу печенье и чай, рассказываю о жизни и о том, как [его жена] Юля продолжает бороться и как ей очень тяжело без него.
— Как сейчас твое самочувствие?
— Состояние так себе. У меня поднялась температура до 38 с чем-то — возможно, из-за стресса и головной боли. Но простудных симптомов нет.
— Тебе не страшно?
— Мне уже ничего не страшно. Это не первое мое задержание. Я просто удивлена, что в ОВД такое может случиться: что могут раздеть догола, хотя суд даже не признал меня ни в чем виновной.
— Ты не планировала уезжать из страны?
— Нет, не могу. Больше даже из-за эмоциональных причин: я очень подавлена, сил нет ни на что.
Пользуйтесь соцсетями и смотрите YouTube как раньше
Что еще почитать:
- Хорошая новость: всё больше женщин идут работать в Смольный. Плохая: почти никто из них не становится руководительницей.
- Как изменился облик Петербурга при Беглове? «Тучков буян» не построили, градозащита потеряла независимость, но общественных пространств стало больше.
