Дневник рекогносцировочной метеоритной экспедиции Константина Коханова 1979 года

Константин Коханов: Дневник рекогносцировочной метеоритной экспедиции 1979 года.

Предисловие

Во время очередного путешествия в верховья Большой Ерёмы и Алтыба в мае-июне 1979 года я решил произвести подробное описание мелочей быта для того, чтобы создать для себя что-то вроде инструкции для предполагаемых своих будущих экспедиций.

Описывая ранее в своих дневниках с 1970 года, казалось самое главное, я пришёл к выводу, что не описываю ничего, представляющего для себя интереса и пользы для своих экспедиций, которые мог бы планировать в дальнейшем.

На этот раз было взято за правило то, что как бы я не уставал, обязательно производить описание своих впечатлений в конце, или даже в течении дня, особенно там, где уже нельзя будет рассчитывать на чью-нибудь помощь или что-то предпринять самому для того, чтобы исправить свою ошибку или оплошность.

Цель экспедиции оставалось прежней, достичь верховьев реки Южная Чуня и произвести поиск, предполагаемого там места падения в 1908 году Тунгусского метеорита.

Хотя достичь верховьев Большой Ерёмы (выше правого притока Анандякита) мне удалось ещё в 1972 году на вертолёте пожарников, вместе с попутчиком и его лодкой, и в принципе, о реке Большая Ерёма, я имел полное представление, правда при сплаве по ней вниз, но в последующих экспедициях 1973, 1974 и 1976 годов, при подъёме по реке на вёсельных деревянных лодках вверх, мне удавалось подняться только до её левого притока Алтыба в 1973 году одному и в 1976 вместе с другом по учёбе в техникуме. Подниматься вверх по Алтыбу до слияния его образующих рек, Правого и Левого Алтыбов, не хватало не только времени очередного отпуска, по разным неблагоприятным для путешествия причинам, но, если откровенно говорить, то, также, не хватало и физических возможностей, непривыкшего к таким нагрузкам на мышцы, организма обычного человека, а не мастера спорта по спортивной гребле.

17 мая 1979 года (с 17 мая по 26 мая 1979 года – переписано с черновиков)

Плачет жена – просит не забывать, что у меня есть она с сыном. Сын спит и не о чём не догадывается.

Отъезд. Сколько же понадобилось времени и энергии невосполнимо потратить, чтобы, наконец, собрать деньги на эту маленькую и такую большую в моей жизни экспедицию, практически не влезая в семейный бюджет.

Десять рационализаторских предложений, вознаграждения по ним и премии по новой технике, вот, что дало мне возможность снова, в седьмой раз повернуться лицом к Северу и подниматься от Нижней Тунгуски, к затерявшимся в тайге и болотам, верховьям Южной Чуни и если повезёт, что маловероятно. Найти Тунгусский метеорит 1908 года.

Искать Тунгусский метеорит в тех местах, на которые у меня не было топографических карт, а о спутниковых картах тогда не мечтали даже геологи, но они хотя бы имели стереофотографии изучаемых ими мест масштабом 0,5 км, потому что топографические карты тоже тогда имели весьма приблизительный характер отображения севера Иркутской области, нужно было быть о себе, ничем незаслуженного, очень высокого мнения. А я единственно чего добился в жизни с 1970 года – это только на бояться ходить по тайге без оружия, руководствуясь описаниями предстоящих маршрутов из доступной научно-популярной литературы.

Хотя у меня всё-таки было, снятое в 1973 году на кальку с карты-километровки у иркутского геолога, русло реки Большая Ерёма и часть русла реки Алтыб от устья до «Четвёртого ручья». Так что предстоящий у меня подъём на вёслах в лодке почти стокилометровый участок реки Алтыб до слияния Правого и Левого Алтыбов, во время запланированного на 1979 год путешествия, был по сути настоящим белым пятном, которое ещё не было освоено, с помощью вертолётов, профессиональными охотниками и рыбаками:

1.

2.

От дома до аэропорта Домодедово доехал на такси за 40 минут. Три часа слонялся по его залам, хотя догадался упаковать сумку. Чтобы избежать дополнительного досмотра взятых вещей. На стойке регистрации билетов сдал вещи, затем прошёл досмотр и через «контур» с металлодетектором, чтобы, не Дай Бог, у меня не оказалось оружия и, наконец, совершил посадку на самолёт и вылетел в Иркутск.

Минут через двадцать полёта запахло горящей изоляцией электропроводки. Все стали принюхиваться, плохо скрывая беспокойство. Наконец, кто-то не выдержал и спросил у стюардессы, – что горит?

Стюардесса отделалась от паникёра шуткой, – якобы в Москве плохо опалили кур и им приходится исправлять этот недостаток.

Работы было явно много, если был приглашён в помощь один из пилотов. Но всё равно на ужин были холодные куры и чуть тёплый чай.

Через два часа сорок минут сделали посадку в Омске. Там опять нас прогнали через контур металлодетектора, видимо для профилактики, но я засомневался, что он был включён, так как не снимал перед ним часов и не вытряхивал мелочь из карманов.

18 мая 1979 года.

Приземлились в Иркутске. Сразу же встал в очередь к диспетчеру по транзиту. В первый раз (в отличии от несколько предыдущих экспедиций), одновременно подтвердилось бронь на транзитный билет и был открыт для полётов Киренск.

Самолёт в Киренск должен был вылететь в 12-30 по Московскому времени. Свободного времени было более, чем достаточно, чтобы изучить магазины в центральной части города.

За два года, после того, как я был Иркутске в последний раз, преобразилась площадь около рынка. Там появился большой «торговый комплекс» с фасадом напоминающим новый московский ЦУМ, только с более скромной отделкой.

До открытия продовольственных магазинов было около получаса, а промтоварных и книжных 1,5 часа, но где находятся книжные магазины, я выяснил в первую очередь, да и память не подвела.

Делать было нечего, и я пошёл изучать внутренности городского рынка, который уже работал. Там я увидел комиссионные кедровые шишки по 1 руб. 35 коп. за маленькую картонную коробку, а так сестра жены хотела получить их от меня в качестве сувенира, то не раздумывая сразу купил, и ей, и жене, по коробке.

После рынка посетил несколько продовольственных магазинов. Но в изобилии, имеющихся в них товаров, к сожалению, были не все, которые пользуются повседневным спросом.

После продовольственных магазинов, дошла очередь и до книжных магазинов. Обход начал с магазина «Военная книга», который открывался на 15 минут раньше остальных книжных магазинов. Но книг, вызывающих у меня интерес и желание их купить, там не оказалось.

Правда обменный фонд вызывал, у меня вызывал некоторую зависть, потому что там стоял двухтомник Евгения Евтушенко, который меняли на двухтомник Вячеслава Шишкова.

В других книжных магазинах, к их открытию тоже ничего интересного для меня не было, но зато, всюду, где продавали печатную продукцию, лежал сборник А. Твардовского «За далью даль», выпущенный Иркутским издательством.

Вернулся в аэропорт, где-то за два часа до регистрации билетов и занял место у стойки, чтобы быть первым. В деле регистрации билетов, я был воробьём стрелянным, так как в Иркутске и с бронью, и даже с билетом, зарегистрированным на вылет, никто не может дать гарантии, что ты улетишь.

В течении часа за мной в очередь встали две женщины, а за 50 минут до регистрации билетов, уже была толпа из неизвестно откуда взявшихся людей, были и пассажиры, не улетевшие прошлым рейсом В-21.

Как и следовало было ожидать, регистрация началась с этих неизвестно откуда взявшихся товарищей, потом зарегистрировали двух пассажиров по служебным билетам, за ними пассажиров с детьми до 5-ти лет.

Стоявшая за мной очередь пассажиры начала роптать и меня сразу охватило беспокойство, так как спасительная бронь и то что я первый в очереди на регистрацию билетов, уже с каждой минутой могло перестать гарантировать, что для останется место в самолёте.

Наконец, билет зарегистрирован, но на выходе на посадку меня подстерегал новый сюрприз, который, конечно, следовало мне ожидать – это досмотр багажа. Вот тогда, я действительно, вспотел. Продемонстрировать содержимое рюкзака и сумки, было нелёгким делом – распотрошить их мне всё-таки пришлось очень основательно. Но это ещё не всё. Потом пришлось проходить несколько раз через «контур металлодетектора», где определялось количество металла в моей одежде. Последним дал сигнал запасной стержень от авторучки.

«Чувствительности» иркутского узла досмотра багажа и содержимого карманов мог бы позавидовать любой аэропорт нашей планеты, потому что, в конце концов, «контур металлодетектора» зарегистрировал металл даже внутри него одного воздуха, как будто в это время, сквозь него, прошёл призрак предка начальника иркутского аэропорта в кольчуге и с мечом в руках.

Хотя это вызвало некоторое замешательство, среди производящих досмотр работников аэропорта, но досмотр стал проходить ещё медленнее и в итоге затянулся до того, что рейс пришлось задержать, в общей сложности, включая посадку в самолёт, минут на сорок.

Складывалось впечатление, что мероприятия по тщательному досмотру багажа пассажиров в иркутском аэропорту, стали удобным средством, для оправдания безобразной работы в нём отдела. отдела перевозок пассажиров с постоянными задержками регулярных рейсов, вплоть до их отмены.

До Киренска летел 1 час 40 минут. Над городом моросил мелкий дождик. И самое неприятное, что я услышал после посадки было то, что по местным метеоусловиям был закрыт аэропорт Преображенки.

Итак, предстояла первая ночёвка в Киренском аэропорту на двух, установленных на некотором расстоянии друг от друга, креслах. Не смотря, что на мне была зимняя куртка, чувствовалась некоторая прохлада. Затекали руки и ноги, урывками налетал сон. Потом начали слегка безобразничать, неизвестно откуда взявшиеся «бичи» («бич» – бывший интеллигентный человек) – представители многонациональной и бродячей жизни Восточной Сибири.

Когда я почувствовал, что они начали тереться около меня, пришлось якобы потянуться и вроде бы невзначай, «двинуть» с размаха ногой, одному из них, по заднему месту. Изобразив на своём лице вид, только что очухавшегося ото сна человека, я принял от него извинения, за то, что он меня «ненароком» разбудил и затем повернулся на другой бок, но уже задними карманами брюк к стене.

Больше ко мне «бичи» не подходили, наверно приняли, за своего, хотя и не местного, товарища.

19 мая 1979 года.

Перешёл на трёх разовое питание в столовой рядом с аэропортом и понял, что это удовольствие мне будет стоить 2 рубля в день.

В середине дня, убедившись, что в ближайшие часы рейсы на Преображенку не предвидятся, посетил ряд Киренских магазинов. Где приобрёл перочинный ножик и приспособление для открывания банок и бутылок. В одном из продовольственных магазинов купил 0,5 кг яичного порошка.

В книжном магазине ничего читабельного в пути и дома не было, но я всё-таки приобрёл книгу «Алгебра логики» и подумал, что наверно тогда в магазине с облегчением вздохнули, так как с 1972 года издания, эту книгу там явно никто даже ни разу не открывал.

Предстояла в Киренске вторая «кошмарная» ночь, потому что в помещении киренского аэропорта набилось приличное количество народа. Преобладали явно персонажи писателя О. Генри. Их было человек двадцать, которые ехали рубить лесосеки, в надежде заработать большие деньги, но явно в два раза меньше, чем они бы заработали, на тех же условиях, в городе, как им старался объяснить, сопровождающий эту публику инженер из геологической экспедиции.

Некоторые, наверно новички, особенно старались ему не верить, но всё в словах инженера, по всему было видно, «тёртого» парня, было правдой. Честно больших денег в Восточной Сибири не заработаешь, а другие способы, в конце концов там всегда, заканчиваются разбирательствами в прокуратуре.

Вторая ночь в Киренске действительно оказалась кошмарнее первой: было холодно и одновременно, и душно, и неудобно спать – храп на фоне работающего телевизора, болтовня со всех сторон и урывками сон в мгновения кратковременного затишья.

20 мая 1979 года.

Ещё одна ночь в Киренском аэропорту могла добить не только меня, но и ко всему привыкшую лошадь и поэтому ещё в столовой, я начал изыскивать, другие возможности, как попасть в Преображенку, минуя персонал аэропорта.

Особенно на это решение повлияло, случайно сказанное, проходящими мимо меня в столовой лётчиками, слово «Преображенка». Это заставило меня навострить уши, а тут ещё сидевший напротив меня за столом лётчик, сказал какому-то мужчине, что он будет сегодня на вертолёте возить в Преображенку керосин.

Я попробовал попросить этого лётчика взять меня с собой в Преображенку, но лётчик сказал, что его вертолёт «танкер», и он полетит с полной загрузкой, но намекнул, что туда будут летать ещё и другие вертолёты.

Теперь оставалось только пересилить излишнюю стеснительность в разговоре с нужными, но с незнакомыми мне людьми и через два часа я на это решился, но у нескольких лётчиков, так ничего и не узнал.

А объяснять свою просьбу взять меня на вертолёт до Преображенки слишком многим м разным людям, не хотелось, чтобы не скомпрометировать лётчика, с которым мне предстояло бы лететь.

У здания, где находилась диспетчерская и руководитель полётов. Прохаживалось двое мужчин, тоже, как и я озабоченных и тоже время от времени. подходивших к лётчикам, причём по всему было видно, что один из мужчин, явно знал кое-кого из лётчиков, очень хорошо.

Я подошёл к этим мужчинам и узнал куда им предстояло лететь. Рейс в Братск почему-то задерживали, но их всё-таки обнадёживали, и они пока ещё не потеряли надежды, сегодня улететь.

Вроде бы в разговоре с ними, я пришёлся им по душе. Видимо, у меня и у них в характерах, было что-то созвучное, поэтому тот, кто был охотоведом, сказал, что постарается мне помочь и отправился в пилотскую. Второй мужчина, который оказался охотником, в это время пожаловался мне, что у него со вчерашнего дня болит голова. Знакомые в Киренске пригласили его на шашлыки на природу и там он явно перебрал водки.

У меня в кармане куртки лежала банка «Гамбургского пива» (как и в 1976 году мой сослуживец Василий Минаев приобрёл его мне в канадском посольстве, но уже по рублю за банку) и я протянул эту банку охотнику, сказав при этом, – выпей, может полегчает?

Но охотник беря у меня банку пива, мне ответил, – что его нужно отдать охотоведу, – у него голова болит сильнее.

Подошёл охотовед, поболтали о пиве. Банка была красивая и им явно не хотелось её вскрывать, но я их уговорил, и они её выпили.

Лётчика, который сегодня летал в Преображенку, охотовед лично не знал, но его командира, который был сегодня дежурным, он знал хорошо. Я полез в сумку, где у меня лежали банки с пивом и одну решил отдать охотоведу, чтобы он передал её командиру того лётчика, который сегодня летает в Преображенку, и поговорил с ним, взять туда и меня в качестве пассажира.

Пойдём тогда вместе к командиру лётчика, – сказал охотовед, – сам с ним и поговоришь и пиво отдашь. «Командир лётчика» повертел банку в руках и сказал, что он с лётчиком поговорить то, поговорит, а вот согласится ли лётчик, вас взять, он не гарантирует.

Пришлось, как говорят азартные игроки, идти «во-банк», попросить «командира лётчика» передать лётчику, что у меня есть бутылка «Кубанской водки» экспортного исполнения, которую я ему отдам и к тому же у меня есть билет до Преображенки, так что при этом он ничем особенно не рискует, а банку с пивом, в любом случае, предложил ему, оставить себе.

Через полчаса прилетел вертолёт из Преображенки. Пилотом оказался тот самый лётчик с которым я сидел сегодня в столовой за одним столом утром. «Командир этого лётчика» поговорил с ним и после, подойдя к нам (ко мне с охотоведом и охотником), и сказал, что всё в порядке (и мне можно лететь в Преображенку).

На прощанье, я дал охотоведу с охотником ещё по банке пива, хотел дать и третью, чтобы они выпили за мой отлёт, но они отказались наотрез. Да, что тут говорить, они даже отказывались брать и те банки, которые я им уже отдал, но мне хотелось сделать этим, моим случайным знакомым, хотя бы, что-нибудь приятное сейчас, а не что-то пообещать им сделать в будущем, на которое сейчас (тогда) мало, кто рассчитывает (рассчитывал), при случайных знакомствах, даже с «обаятельными и внушающими доверие людьми».

Охотовед с охотником всё-таки пошли проводить меня до вертолёта. В салоне вертолёта стояли большие бочки с бензином (? – керосином) и в качестве пассажира была ещё одна женщина.

(Следует сделать уточнение относительно женщины в вертолёте. Во время пребывания в киренском аэропорту, я случайно разговорился с этой женщиной, которой нужно было срочно, по семейным обстоятельствам, попасть в Преображенку, у неё даже была какая-то справка, но что может сделать справка, если по местным метеоусловиям был закрыт для самолётов Преображенский аэропорт.

Когда я с охотоведом и охотником направился к вертолёту, эта женщина оказалась на нашем пути, и увидев, что её случайный попутчик, направляется с рюкзаком и сумкой в сторону вертолётной площадки, сразу поинтересовалась, – не в Преображенку ли летит вертолёт? Я сказал, что он летит в Преображенку, но этот вертолёт возит туда керосин и в нём, как меня предупредили, очень грязно, да ещё и запах в салоне специфичный.

Для меня это не важно, – сказала женщина и попросила её взять с собой. Мы переглянулись, но я посмотрел на охотоведа так, что он без слов понял, что этой женщине нельзя отказать. Лётчик, когда, кроме меня увидел ещё женщину, только покачал головой, но отказать женщине, которая смотрела на него жалобными собачьими глазами, он всё-таки не решился и разрешил мне, вместе с ней сесть в вертолёт).

Вертолёт летел вдоль Нижней Тунгуски и по мере приближения к Преображенке, было заметно, как усиливался ледоход.

После посадке в Преображенке, я достал бутылку «Кубанской водки» и хотел отдать её лётчику, но тот замахал руками и сказал – нет-нет, не надо! Тогда я протянул бутылку водки второму пилоту и тот её взял.

Поблагодарив лётчиков ещё раз, я пошёл к домику, предназначенного для зала ожидания пассажиров и заодно для каких-то хозяйственных нужд аэропорта. Оставив свои вещи в домике, я пошёл на почту, где к сожалению, узнал, что связь с Ерёмой будет только завтра в 9 часов утра.

Перетащив вещи на почту, в радиорубку, я отправился спать в «аэропорт». Ночёвка в Преображенском «аэропорту», была почти, как в гостинице. В хорошо протомленной комнате, за разговором со сторожем «Бабушкой Зиной», быстро пролетело время. Настроение было хорошим после ужина в пилотской и чая, приготовленного «Бабушкой Зиной».

Потом впервые за три дня, разувшись и вытянув с наслаждением ноги, попробовал заснуть, но сон пришёл не сразу, наверно от чрезвычайного удобства и потому, что, в голову лезли отнюдь не расслабляющие мысли. Неожиданно налетевший сон был крепок и, кажется, без сновидений.

21 мая 1979 года.

Ночью вода в Нижней Тунгуске снова поднялась и со стороны тайги подкралась к аэропорту. Вода в реке поднялась, как мне потом сказали, на 60 см. По реке плыли отдельные редкие льдинки, а вчера река была сплошь во льду и казалось, что Костя Юрьев (начальник почты деревни Ерема), сквозь такое крошево льда, не сможет пробиться в Преображенку на своей моторной лодке.

Почта в Преображенке открывалась в девять часов и я, по старой памяти, пошёл в противоположный конец села, где располагался посёлок нефтяников, где как-то обедал в их столовой. В столовой давали только по одной порции, не знаю, как для нефтяников, но для меня скудного завтрака. Выбор был невелик: тушёная капуста, гречневая каша с подливкой без мяса и блины.

В своём брезентовом костюме, я мог сойти за представителя любой таёжной профессии. Одно меня беспокоило – вдруг там кормят не за наличный расчёт, но взглянув в меню и увидев проставленные цены, облегчённо вздохнул и рассчитался за два компота, кашу и блины (на компот ограничение продажи не распространялось).

После завтрака, пошёл на почту берегом Нижней Тунгуски и обратил внимание, что вода уже вплотную подходит к домам и если поднимется ещё на метр, то их обязательно затопит.

Поздоровавшись с девушкой-радистом, я попросил её связаться с Ерёмой с начальником почты Константином Юрьевым. Пришлось немного подождать, правда и торопиться мне было некуда. И вот, наконец взяв телефонную трубку. По радиотелефону, поговорил с Костей Юрьевым, который сказал мне, что приедет за мной около часа местного времени, хотя погода тем временем заметно ухудшилась. Температура воздуха была + 12°C, так что явно чувствовалась прохлада.

Костя приплыл около 3-х часов местного времени. Моросил дождь, не думая переставать, как бы говоря, что вы меня ещё не раз помяните «добрым словом».

Моторная лодка летела по реке со скоростью порядка 40 км/час и можно было быть уверенным, что через два часа, мы приплывём в Ерёму, но примерно в 25 км от неё мотор заглох и только после часа героических усилий Константина Юрьева, мотор начал функционировать, хотя на больших оборотах, сразу глох. Неудивительно, что мы поплыли дальше на скорости только немного превышающей течении реки, которое по словам Кости Юрьева сейчас (тогда) было 8 км/час.

Только перед самой Ерёмой, в километрах пяти от неё, мотор словно почуял дом и заработал на полной мощности.

Уже почти у самой Ерёмы, Костя Юрьев показал, как его супруга ставит перемёт, но останавливаться рядом с ней не стали, побоялись, что лодочный мотор больше не заведётся. Въехали (заплыли) прямо в деревню, и остановились перед окнами дома Кости Юрьева, потому что овражек посередине деревни, превратился в протоку, которая представляла собой речку, примерно 20 метров в ширину, вытекающую из Нижней Тунгуски, ниже деревни. Эта речка текла через всю деревню, и в километре выше её, впадала в Нижнюю Тунгуску, так что прибрежная часть деревни, вместе с домом Кости Юрьева, по сути, оказалась внутри речного водоворота.

3.

Во время пути к Ерёме, я немного замёрз, особенно замёрзли ноги в сапогах, наверно. почти от полной неподвижности, когда сидел в лодке. В доме Кости Юрьева, сразу пришлось подлечиться, взятой мной из Москвы, «Перцовой водкой». Постель мне постелили на софе. В тепле мягкой постели, после сытного ужина, а главное от дороги, меня сразу разморило и наверно только в такой ситуации, можно почувствовать, какое это наслаждение, казалось бы самый обычный крепкий сон, без каких-либо «пророческих» сновидений.

22 мая 1979 года.

Вода в Нижней Тунгуске всё ещё продолжала прибывать, так что дом Кости Юрьева действительно может скоро превратиться в остров.

В затопленном деревенском овраге, как в большой реке, гуляли волны. Сегодня взял на почте свои посылки, отправленные на своё имя, которые пришли в Ерёму в приличном состоянии. Перевозил меня к почте на своей «Оке» Костя Юрьев, а обратно, назад к его дому, при помощи байдарочного весла переплывал «речную протоку», на его «Оке», я сам. При этом сделал несколько попыток, так как по берегам «внутридеревенской речки», стояли моторные лодки и лавировать между ними у берега, мешал встречный с дождём ветер, поднимавший в протоке полуметровые волны.

Всё-таки, кое-как переправился от Почты «на другой берег» и к дому Кости Юрьева лодку уже тащил на верёвке, примерно 20-25 метров.

В часов шесть вечера отправился с Костей Юрьевым на озеро, (где находилась предназначенная для меня его лодка), которое находилось приблизительно в 3 км вверх по Нижней Тунгуске на левом берегу реки. Сейчас это озеро было связано с рекой протокой, а так как берег там был почти весь затоплен, то мы подплыли почти до самого озера на моторной лодке с работающим лодочным мотором до места, где протоку перегораживала узкая полоса залитых деревьев и кустарника, где из воды торчали ветви берёз, ольхи и черёмухи, а глубина в этом месте достигала 1,5-2 метра.

Преодолев на пути это препятствие, сразу же столкнулись с другим – почти всё озеро было покрыто льдом. Ближе к берегам озера, лёд потрескался и был весь источен водой. Наша лодка, как ледокол проламывала лёд от полыньи к полынье. Сначала шли под мотором, потом мотор заглох и приходилось отталкиваться ото люда веслом, проталкивать лодку вперёд руками, хватаясь за ветви деревьев, чтобы тянуть их на себя, и хотя бы так заставлять нашу лодку плыть вперёд.

На том месте, где Костя оставил свою лодку, её не оказалось. Пришлось выйти на берег и просматривать с берега на озере открытые ото льда места. Лодку вскоре обнаружили. Она перевёрнутая вверх дном плавала в четырёх метрах от берега. Подплыли к ней, перевернули, вычерпали воду и привязали к своей лодке, и уже в другом месте стали пробиваться к протоке, соединяющей озеро с Нижней Тунгуской.

Теперь Костя Юрьев сел на нос лодки, свесил сапоги в воду и работая веслом, повёл её с более ощутимой скоростью, чем по пути на озеро. Я помогал ему, как мог, отталкиваясь от деревьев и кустов, мимо которых мы тогда проплывали.

Выйдя из полосы затопленных деревьев и кустарника, мы отвязали найденную нами лодку от кормы, и положили её поперёк лодки Кости Юрьева на нос. Через минут десять (плыли по течению реки без работы лодочного мотора) были уже в Ерёме.

Во время поездки на озеро, я обратил внимание, что деревья ещё только чуть-чуть приоткрыли свои почки и непонятно было, когда, при такой погоде, всё здесь зазеленеет и зацветёт.

23 мая 1979 года.

С утра сквозь облака прорывались лучи солнца. Вода по-прежнему прибывает и начала заливать завалинку дома Кости Юрьева. Около его дома, прямо под окнами, образовался затор из всякого мусора, смытых водой деревьев, поломанных ветвей и унесённых откуда-то нарубленных дров, напиленных чурбаков и ошкуренных брёвен…Теперь уже можно было точно сказать, что часть домов в Ерёме, где находится и дом Кости Юрьева, и школа, оказались на острове. Узенькая перемычка земли, в метрах двухсот от его дома, вот-вот должно быть проточена с двух сторон водой – со стороны Нижней Тунгуски и протекающий через деревню бурной протоки, где вода текла в противоположную сторону от течения реки.

Отправил письмо домой. Костя Юрьев хотел отправить бандероль моему сыну Вовке, с унтиками из собачьих шкурок, но я сказал, что таких лучше не отправлять, а если он хочет отправить детские унты, то уж лучше из оленьего меха.

Когда Костя Юрьев с женой ушли на работу, я пошёл вылавливать из реки, рядом с протокой, дрова. Наловил багром наверно кубометра два. В сапогах, когда передвигался по воде, ногам было тепло, и это меня порадовало, потому что не один день придётся вести лодку в сапогах по воде, поднимаясь вверх по Большой Ерёме и по её левому притоку Алтыбу, обходя различные препятствия от валунов и камней на порогах до упавших в реку деревьев.

Сегодня хотел заняться лодкой. Нужно было продумать, как закрепить в ней груз и продукты, а также произвести мелкий ремонт. Под окнами школы поставил польскую палатку (которую я оставил в Ерёме в 1976 году) и понял, что она ещё имеет приличный вид. Но практически весь день занимался всякими мелкими делами, не имеющими к путешествию никакого отношения.

24 мая 1979 года.

Вода по-прежнему пребывает, залила завалинку дома Кости Юрьева, почти весь его огород. Со стороны Нижней Тунгуски, в нескольких местах выше по течению, вода начала проникать в озеро (залитое водой поле), с которым соединялась протока.

Вчера я прошёл по узенькой полоске незатопленного берега вверх по течению Нижней Тунгуски и обнаружил протоку, из которой вода вытекала из «озера» в Нижнюю Тунгуску. Там образовался какой-то немыслимый круговорот воды.

Ниже по течению Нижней Тунгуски вода входила в «озеро», а выше по течению вытекала из «озера» обратно в Нижнюю Тунгуску.

Вода уже теперь вплотную подкралась к дому Константина Юрьева и к моей палатке. Образовалась новая протока из Нижней Тунгуски рядом с оградой огорода и было видно, что она стала прибывать значительно быстрее.

Сегодня был занят изготовлением ящика по форме кормы лодки и провозился с его изготовлением до 3-х часов дня. Тем временем вода подошла вплотную к моей палатке и её пришлось разобрать. Вместе с тентом палатки завернул спальный мешок-одеяло и сунул в чехол от палатки. Затем практически до вечера занимался упаковкой продуктов и снаряжения. Практически всё упаковано было в двойные и тройные полиэтиленовые пакеты.

Вечером Костя Юрьев отправился на охоту, и даже наводнение не могло охладить охотничий азарт ни его, ни всех ерёминских старожилов. Невозмутимая по своей натуре жена Кости Юрьева Галина, начала проявлять признаки беспокойства, так, что и мне пришлось не ложиться спать и дожидаться прихода с охоты её мужа. А Костя Юрьев, вернулся с охоты, как и следовало было ожидать, ни с чем.

Затор около дома принял угрожающий вид и поэтому, не глядя на ночь, попробовали оттащить затопленную лодку в сторону, чтобы дать возможность воде унести весь этот хлам по протоке подальше от домов, куда-то за «озеро».

Сначала Костя Юрьев подплыл к затопленной деревянной лодке, на алюминиевой лодке (которую мы привезли с озера на левом берегу Нижней Тунгуски) и привязал к ней верёвку. Потом я с ним, более чем по колено в воде, которая даже сквозь сапоги давала почувствовать, насколько она холодна, стали тянуть лодку верёвкой, а по том дёргать верёвкой, но затопленная лодка даже не сдвинулась с места.

Тогда я предложил Косте Юрьеву подёргать лодку за верёвку при помощи моторной лодки. Костя завёл «Вихрь» и со второй попытки, наконец-то расшевелил затопленную лодку и оттянул её в сторону островка, на котором стояли конурки его собак. Следом за лодкой двинулся и затор.

Закрепив затопленную лодку, Костя Юрьев с большим трудом уже протиснул свою моторную лодку, через надвигающиеся на неё бревна и другой древесный мусор, чтобы привязать её к ограде огорода, а алюминиевую лодку, предназначенную для меня, он привязал прямо к крыльцу, почти у самого входа в его дом.

25 мая 1979 года.

Теперь можно сказать, что Кости Юрьева дом – это остров. С утра Костино семейство, и я стали переносить вещи на чердак дома и поднимать всевозможные ящики с бельём и одеждой на лавки и полки. Вода в этом году задала жителям Ерёмы очень много и хлопот. Такой большой воды здесь не помнит Костина супруга за всё 9-летнее пребывание в этих местах.

[Следует отметить, что упоминание об этом наводнении можно ещё найти в Интернете, правда не в Иркутской области, а только в Красноярском крае: С 26 мая по 12 июня 1979 года прошло высокое половодье на реке Нижняя Тунгуска в Красноярском крае. Здесь уровень воды в разных местах превышал среднемноголетний на 3-6,5 м. http://nv.kz/2015/04/14/89947/]

Костя отправился спасать, уже в который раз, солярку. Почти пол деревни затоплено – не дома, а уже, такие же, как дом Кости, островки. Своего старшего сына Николая, Константин Юрьев отвёз в школу на лодке, хотя школа от его дома всего в метрах пяти. Занятия в школе, конечно, отменили, и за Николаем я поехал в лодке сам, так как дома никого из родителей уже не было.

Правда, я сначала решил перенести его, из школы домой, через воду на руках, но глубина воды была такой, что могла оказаться выше ботфортов охотничьих сапог, и поэтому мне пришлось воспользоваться лодкой.

4.

Начальная школа Ерёмы представляла собой любопытное учреждение – во всех её трёх классах (1,2 и 3), училось, сидя в одной комнате, 7 человек, но Костя Юрьев сказал, что сейчас в Ерёме много детей, так что в школе в ближайшее время, количество учеников, должно увеличиться.

В субботу, 26 мая 1979 года, есть вероятность, что я с Костей Юрьевым, наконец, смогу отправиться в своё путешествие по реке Большая Ерёма. Костя Юрьев перебрал второй «Вихрь» и договорился с соседом Александром (Каменным), что они вдвоём, и меня и мою лодку, довезут на моторных лодках до зимовья Октябрина Ивановича Верхотурова, напротив устья реки Кирикан.

Я пробую уговорить Костю Юрьева довести меня по Большой Ерёме до устья реки Бириями, потому что оттуда, мне кажется, намного проще добраться на вёслах до устья реки Алтыб.

Но бензина нужно брать много и мой груз тоже имеет приличный вес, так что добраться до устья реки Бириями под мотором, останется, вероятно, в этом году, только несбывшейся мечтой.

В 10 часов поплыл в лодке в магазин. Купил пару банок какао со сгущенным молоком, банку сливок и 18 коробков спичек. Спички купил только для того, чтобы продавец не искала для меня сдачу с моих 3-х рублей.

На обратном пути из магазина, налетел, неизвестно откуда взявшийся ветер и пошёл сильный дождь.
Я только поднял капюшон, но не переставал грести к дому Кости Юрьева, но встречный ветер продолжал усиливаться и на внутри ерёминской протоке начали гулять большие волны, угрожающие своими гребнями захлестнуть борта лодки. Лодку начало относить к «берегу», на котором теперь находилась почта.

Ничего не оставалась, как только пристать там к «берегу» и заодно посетить Костю Юрьева на его рабочем месте. На почте застал Костю в обществе его супруги и соседа Александра. Дождь минут через пятнадцать прекратился, снова засияло солнце, и я продолжил своё плавание к дому Кости Юрьева.

Когда вернулся домой Костя Юрьев, мне стала известна «страшная» новость, сильно перепугавшая всех жителей деревни Ерёма. Им было получено по радиосвязи штормовое предупреждение, что с 25-го по 26-ое мая 1979 года «возможно резкое поднятие воды в Нижней Тунгуске на 2 метра».

Следует, к этой записи в дневнике, дополнительно отметить, и мою реакцию на эту «страшную новость»: «Этого просто не может быть, – сказал я тогда Косте Юрьеву, – куда воде ещё выше подниматься, – скорее всего, в штормовом предупреждении, имелся в виду район верховьев реки, где-нибудь в Подволошино, а здесь вода уже поднялась на все 4 или 6 метров. Возможно метеослужба Катангского района Иркутской области, слишком поздно спохватилась, и оповестило население, когда подъём воды уже достиг своего пика, – пробовал я успокоить начальника почты. Правда, если человек на смерть перепуган, его переубеждать, в чём-либо просто бесполезно».

Теперь Кости Юрьеву, в его паническом состоянии, уже ничего не оставалось, как переносить мебель и вещи на чердак и крышу, а постельные принадлежности на моторной лодке отвезти на почту.

Вечером встретился с председателем сельсовета Васильевым и попросил у него на один день его лодку («Казанку»), и в этой просьбе он мне не отказал.

Кстати в дневнике мной не отмечено, что я попросил тогда у Васильева «Казанку» вместе с его мотором «Вихрь», но дать свой лодочной мотор Косте Юрьеву, он категорически отказался, причём в довольно резкой форме: Да, чтобы я дал Кости Юрьеву, свой «Вихрь», да никогда и ни в каком случае, а вот, если нужен бензин, то я только тебе лично дам, сколько ты хочешь.

Ночевал в радиорубке на почте. Всю ночь ветер со скрежетом и скрипом раскачивал мачты антенн. С той же силой, он периодически, резко усиливаясь, обрушивался на деревню и в течение всего прошедшего дня гонял по затопленной улице посередине деревни, слившейся с Нижней Тунгусской, волны в 0,5 метра, а иногда и высотой выше метра.

Жена Васильева сказала, что подобное наводнение, было только 21 год назад в 1958 году, да и то немного послабее, а по словам старожилов в 1930-е годы, ещё хлещи.

Но, если мой прогноз сбудется, и вода завтра не поднимется на 2 метра, Константин Юрьев обещает, что мы тогда отправимся в путь, но всё-таки предупреждает меня, что сегодня вернулись с Кирикана двое ребят, которые видели лишь сплошную воду и не малейшего намёка, на незатопленные там поблизости места.

В Москве я хотел подняться, во время весеннего паводка, по большой воде, с кем-нибудь, на его моторной лодке, как можно дальше вверх, по реке Большая Ерёма. Правда, о том, чтобы там могла быть такая большая вода, я даже не предполагал, да и представить, что такое возможно, конечно, совсем не мог предвидеть

Иногда желания сбываются самым нелепым образом, словно говоря об ограниченности мышления, не предусмотревшим всех вытекающих, от его исполнения, последствий. В стремлении добиваться исполнения желаний всегда вкрадывается элемент случайности, который, ускоряя или замедляя этот процесс, даёт сигнал о том, что пора задуматься над тем, к чему стремишься или вообще отказаться от той или иной затеи.

Вот она для меня «большая вода», радуйся, ты этого хотел и это тебе сейчас нужно, а для окружающих меня людей – это стихийное бедствие, последствия которого они будут ощущать, наверняка, целый год.

26 мая 1979 года.

Солнечное утро портит порывистый ветер. Вода прибыла (поднялась) приблизительно всего на 5 см. (Штормовое предупреждение, что с 25-го по 26-ое мая 1979 года «возможно резкое поднятие воды в Нижней Тунгуске на 2 метра», как я и предполагал, действительно не имело никакого отношения к деревне Ерёма).

Сегодня меня на улице, недалеко от почты, встретил «Председатель Ерёминского Сельского совета народных депутатов» Виктор Фёдорович Васильев и сказал, что на всякий случай, решил мне дать справку, что я прошёл пожарный инструктаж, и поинтересовался, как меня в ней представить. Я сказал ему, – «напиши в справке, что она дана члену московской или томской самодеятельной экспедиции Коханову Константину Парфирьевичу для поиска места падения Тунгусского метеорита».

(К моему удивлению, через час он вручил мне, даже не справку, а «Свидетельство» с широкими для того времени, полномочиями – с разрешением поиска Тунгусского метеорита по реке Большая Ерёма, ом местечка Усть-Чайка вплоть до её истоков).

5.

(Записи до 26 мая 1979 года перенесены в дневник с черновиков)

Выехали из деревни Ерёма в 17 часов, потому что никак не заводился «Вихрь», поставленный на «Казанку» Васильева (председателя сельсовета). Костя Юрьев долго прокопался с ним, но, наконец, добился успеха.

Следует отметить, что перед отплытием «на Кирикан», жена Константина Юрьева принесла ему матерчатую сумку с продуктами, которую тот наотрез оказался брать в дорогу, опрометчиво заявив, – зачем ему брать с собой продукты, если он через два часа вернётся. Странно, – подумал я, – каким образом он рассчитал, что за 2 часа проплывёт порядка 110 км до зимовья на Кирикане и вернётся обратно? Вероятно, он до Кирикана и не собирался плыть, поэтому я промолчал и не стал его переубеждать и понадеялся, что он хотя бы подкинет меня с лодкой до Усть-Чайки.

Река Большая Ефрема сохранила очертания своего русла, хотя и далеко залила свои берега. Стволы деревьев словно поднимались из воды, купая в ней свои нижние ветви, а от затопленного кустарника из воды повсюду торчали только верхушки.

Проплыли первое зимовье на левом берегу, (приметно в 17 км от деревни Ерёма) – вода была близко от него, но ещё не затопила.

Порог «Ворон» (~30 км от деревни Ерёма) такой шумный в летнее время был сейчас скромным, еле заметным перекатом.

Зимовье у порога «Явкит» было сравнительно далеко от воды. Порог «Бур», хотя был слегка приглажен, бросал лодку Кости Юрьева, как автомобиль на ухабах. А вот лодка «Казанка», которой управлял Саша (Каменный), «прыгала» на этом пороге, намного меньше.

Через 6 км от порога «Бур», сделали остановку у зимовья, до которого вода видно никогда не доходит, чтобы немного охладить моторы. Пройдено где-то 50 км. После короткого отдыха снова в путь.

Зимовье на пороге в 10 км от бывшего поселка «Усть-Чайка», было почти у воды. В 1976 году, нас с Володей Ерошичевым прихватил в этом зимовье дождь, но ввиду плохого покрытия крыши, мы в нем, всё-таки, слегка подмокли.

Костя Юрьев говорит, что теперь крышу хозяева наконец-то отремонтировали, но всё равно оно настолько ветхое это зимовье, что может вот-вот развалиться…

В дневнике не отмечено, что у этого зимовья «Вихрь» Кости Юрьева, перестал запускаться даже от пускового шнура. Пришлось для Кости Юрьева отрезать верёвку длиной ~2 метра от фала для проводки «моей» лодки. С помощью этого «удлинённого пускового шнура» мотор был запущен, и мы поплыли дальше.

Приплыли к «Усть-Чайке». От большой горы гравия торчит верхушка высотой в 2 метра. Здесь мы и решили поужинать.

Проверил действие печки и кипятильника – не подвели. Все-таки сухое горючее хорошая штука – с чем согласны, и местные охотники‚ особенно тогда, когда идёт дождь, кругом вода и даже она глубоко в древесине.

После устья реки Большая Чайка (правый приток реки Большая Ерёмы) пошли лихие повороты реки. Ощущение такое, что лодка несется по кругу. На много километров по обоим берегам реки ни одного сухого клочка суши. Отдельные островки встречаю с радостью. Проплыли два затопленных зимовья. Все ближе река Кирикан, конечная точка нашего совместного пути.

Зимовье Октябрина Ивановича на Кирикане оказалось частично затопленным, но я всё-таки принял решение переночевать в нем. Разгружаем лодки.

С Костиной лодки сняли всё моё снаряжение, а с Сашиной дюралевую лодку для моего дальнейшего путешествия.

Следует отметить, что в зимовье Октябрина Ивановича печь оказалась не затопленной водой, и Костя Юрьев предложил мне её затопить. Учитывая, что по пути к Кирикану «Вихрь» на Костиной лодке постоянно барахлил, даю им на обратную дорогу, на всякий случай, полукилограммовую банку говяжьей тушёнки, от которой они не отказались. Прощаюсь с Сашей и Костей – дальше плыть одному. Друзья оттолкнули лодки от берега, и через несколько мгновений течение реки скрыло их от меня за поворотом реки.

Захожу в зимовье. Пробую затопить печь. Бросаю в неё полпачки сухого горючего, где-то пять таблеток, и кладу в неё дрова. Печка функционирует, но тепла не ощущается, т.к. в зимовье воды сантиметров пятнадцать, в которой плавает настил пола и от неё начинается подниматься пар.

Кое-какие еще не намокшие вещи, разбросанные хозяином зимовья, поднимаю на нары. Перед тем как лечь спать, гашу печь, тепла от которой, как я понял, всё равно не будет. Поверх спального мешка накрываюсь телогрейкой, которых в зимовье было развешено штук пять.

27 мая 1979 года.

Просыпаюсь в 6 часов 30 минут. Температура воздуха в зимовье +8°C. Состояние разбитое, вид зимовья угнетает. Страшная сырость. За окнами слышно, как вода с реки течет к зимовью. Снова закрываю глаза, закутываюсь с головой в спальный мешок и сплю где-то до 9 часов (время местное).

Но вставать все-таки нужно. Глазам представляется всё та же картина потопа. Нет никакого желания готовить завтрак и есть.

Укладываю вещи в лодку, отталкиваюсь от берега, гребу и чувствую, что с течением реки мне не справиться. За пять минут гребли проплыл метров десять. Разворачиваю лодку и снова плыву к зимовью. Перспектива ждать, когда упадет вода в зимовье Октябрина Ивановича или рядом в палатке, меня не прельщает. Стою и смотрю на противоположный берег. Течение там кажется слабее. Снова сажусь в лодку, интенсивно гребу, чтобы не очень далеко отнесло от намеченной точки противоположного берега. Ширина реки в этом месте сейчас порядка 100 метров. Больше или меньше, можно только гадать, но в летнее время ширина реки в этом месте раза в два-три уже.

Вдоль противоположного берега (левого по течению реки) плыть значительно легче, но местами нужно напрягаться до боли в мышцах, налегая на весло, чтобы со скоростью черепахи продвинуться хотя бы немного вперед. Скорость лодки немногим более 1 км/час, но и это хотя и маленькая, но уже победа.

Левый берег реки практически весь затоплен. На узком пространстве кое-где видны сухие места, но на них, даже, в крайнем случае, не поставить палатки. От реки Кирикан до реки Сонар (Шанар) русло реки напоминает ломаную прямую линию, заканчивающуюся почти круговым перекатом.

Собственно говоря, путешествие было благополучно начато от Кирикана только в 11 часов 30 минут и казалось, препятствовать продвижению вперед, будет только водная стихия. Но через двадцать пять минут пути пришлось сделать незапланированную остановку, т.к. в левом борту лодки образовалась течь. Хорошо ещё, что рядом оказался маленький островочек полузатопленного берега, где на некоторых лиственницах были обильные потеки живицы. Примерно полчаса конопатил место, где шляпка гвоздя прорвала алюминиевую обшивку лодки.

И в третий раз за сегодняшний день, можно сказать, снова в путь. Жмёшься бортом лодки ближе к берегу, где течение слабее‚ стараешься плыть через затопленные кусты, между торчащих из воды стволов деревьев, под их ветвями. Выбираешь не тот путь, который короче, а тот на который затрачиваешь меньше сил. Разбираешь на пути, где можно завалы, спихиваешь в реку поваленные деревья, отталкивается от них руками и направляешь лодку то в вперёд, то назад, периодически садясь днищем лодки на какое-нибудь полузатопленное препятствие.

Наконец-то впереди, по левому берегу, показалась круто обрывающаяся в реку гора. За пять часов плавания я настолько вымотался, что когда сошёл на берег около горы, где-то посередине «круглого переката», мне уже хотелось только одного – поставить палатку. На вершине уступа горы было одно относительно пригодное место для палатки, но тащить туда сегодня вещи метров пятьдесят вверх, а завтра утром вниз – поколебало моё созревшее решение о стоянке на этом месте.

Поэтому ‚спустившись с уступа готы, ликвидировал завал по курсу лодки и снова поплыл вперёд уже с целью поиска удобной стоянки. Плыть пришлось не менее километра, пока не показалась узкая полоска берега, поднятая на 30 см над водой.

Сошёл на берег и в метрах двадцати обнаружил, можно сказать, приличное место для палатки. Перегнал туда лодку и выгрузил там из неё вещи и снаряжение. Лодку вытащил на берег и перевернул её вверх дном. Первым делом расчистил место для палатки, установил её, тщательно натянув и закрепив тент. Затем из ствола сырой поваленной березы нарубил настил для туристической печки и кипятильника. Заправил их сухим горючим и поставил вариться овощной суп и кипятить воду для чая. Теперь осталось только проверить, не подмокли ли вещи и продукты. Подмоченным оказался только рюкзак. Все остальное не пострадало. Разгружаю рюкзак, проверяя все его содержимое. Сам рюкзак вешаю для просушки между деревьями.

Приступаю к обеду и ужину одновременно. Добавляю в овощной суп (из пакета с концентратом) полбанки тушёнки. Непосредственно в самом кипятильнике завариваю чай. Часть заваренного чая отливаю в термос (200 мл). Половину приготовленного супа отливаю в полулитровую кружку на завтрашний день.

Суп ем с сушками, с ними же пью чай. После ужина снова кипячу воду для чая на завтра и варю гречневую кашу с оставшейся в банке тушёнкой.

Завтра нужно будет серьёзно заняться с лодкой- поэтому о завтраке нужно заботиться с вечера, чтобы утром только его разогреть и сразу же приступить к делу.

Теперь остаются мелочи. В них основной колорит путешествия. Что-то упустил, что-то подмочил, что-то потерял, что-то забыл сделать. И это что-то, до бесконечности, наполняет твоё время заботами, чтобы оно (это что-то), не оказалось выше всех предстоящих у тебя впереди трудностей.

Главное ничего не забыть сделать из этих мелочей: повесить для просушки охотничьи сапоги, стельки, брезентовый костюм, носки‚ вымыть грязную посуду, расфасовать под тентом палатки снаряжение, внести в палатку все вещи и продукты, привязать лодку так, чтобы вода, даже затопив берег, не смогла её унести.

Замечаю уровень воды, воткнув в берег, у самой воды палку, чтобы завтра, уже точно знать, падает ли вода в реке или поднимается снова. Только после всего этого иду спать в палатку. В 21 час температура воздуха +9ºC. Делаю путевые записи в дневнике. В 22 часа 40 минут, наконец-то, укладываюсь спать.

(Самое интересное, что запомнилось от сна – это то, что я спал в палатке на берегу реки, рядом с зимовьём).

28 мая 1979 года.

Температура воздуха +14ºC. Позавтракал. Съел гречневую кашу и выпил две кружки чая с сушками. Сегодня что-то не видно бурундуков. Вчера, когда я ставил палатку, вокруг шныряло несколько зверьков, со смешными мордочками, полосатых с хвостами типа щётка-ёршик.

Первым делом осмотрел лодку. В трёх местах отошел пластилин, и обнажились дыры. Пришлось опять собирать живицу. Накладываю живицу на трещины в обшивке лодки, расплавляю её в огне спички, так, чтобы расплавленная масса хорошо заполняла щели и дырки. За этой работой провозился не менее часа, после чего снова начал собираться в путь. Погрузил в лодку вещи, тщательно привязав каждую из них к носу лодки. Затем разобрал и упаковал в чехол палатку.

Так как времени было около часа, разогрел вчерашний суп и пообедал. Погода была пасмурная, то и дело слегка моросил дождик.

Кладу в лодку палатку‚ печку и кипятильник, тщательно закрепляю их и проверяю, не заваливается лодка на какой-нибудь борт. Сажусь в лодку и только начал грести увидел, как совсем рядом взлетают утки, у которых отчетливо выделялся цвет оперения селезней. Без конца с разных сторон куковали кукушки и даже один раз, почти над самой головой, пролетели глухари.

Примерно через час пути неожиданно для меня за зарослями березы, на пригорке левого берега
показалось зимовьё. (Получилось, что сон был в руку, хотя это могло быть только случайным совпадением).

Что здесь есть зимовье, я даже не предполагал, поэтому в маршрутной схеме, стараюсь нанести, как можно больше ориентиров, ближних и дальних, чтобы на обратном пути его обязательно посетить.

Плыть значительно легче, то ли вдоль берега много затопленного кустарника, то ли течение стало тише, т.к. вода за ночь упала на 10 см.

Показалась гора с красивым сосновым бором‚ усеянная кустиками брусники и голубыми колокольчиками подснежников. Пристал к левому берегу, поднялся на вершину готы, но, к сожалению, почти всю панораму местности скрывали деревья, а река разлилась настолько, что мне трудно было найти, знакомые по прежним годам, ориентиры. Между тем, время было около 19 часов, а я всё никак не доплыву до своего лабаза (сарая), построенного мной в 1974 году во время путешествия в верховья реки Сонар (Шанар). От него примерно в одном километре, вверх по реке, находится зимовье.

Подумав, что сегодня, до своего сарая, я не доплыву, около 20 часов решил искать удобное для ночевки место. А тут как назло круто обрывающейся склон горы, со стороны левого берега создал перекат, течение которого мне явно было не пересилить. Пришлось переплывать реку. Лодку понесло вниз по течению, но я старался изо всех сил, чтобы ее отнесло не так далеко от намеченного для переправы места.

Плыву вдоль правого берега. Насколько стало трудней грести, можно судить по тому, что отдыхать приходится через каждые 15 метров. Снова переплываю реку и, взяв за конечный ориентир раздвоенный ствол берёзы на левом берегу, гребу к ней.

Но там, к сожалению, нет удобного места для стоянки. Огибаю очередной поворот реки и вот оно самое настоящее чудо – мой лабаз. Пол его слегка затоплен, но держится он молодцом. По всему видно не раз он становился прибежищем и охотникам, и геологам. Это чувствовалось по торчащим из воды рогулькам (для удочек) и знаку на лиственнице, которых не было в 1976 году.

Что ж плыву дальше. И этот последний километр, как три или пять ложится на мои плечи. Всматриваюсь в берег, но зимовье упорно не хочет показываться. И тогда, когда мне уже кажется, оно должно непременно быть, на том месте, где останавливаюсь для отдыха, я выхожу на берег, иду по нему пешком и обнаруживаю зимовье впереди себя, приблизительно на расстоянии в ~100-150 метров.

Ручей около зимовья разлился и превратился в лагуну. Возвращаюсь к лодке и заплываю с реки в эту
живописную, на фоне гари, лагуну, плыву по ней прямо к зимовью. Вытаскиваю лодку на берег в нескольких метрах от зимовья. Итак, пройдено более 15 км, примерно в два раза больше чем за весь вчерашний день.

Затаскиваю вещи в зимовье. Переворачиваю для просушки лодку. В зимовье затапливаю печь. Приношу два ведра воды. Одно ведро вместе с чайником ставлю на печь. Тепло расслабляет, по всему телу чувствуется ломота, гудят ноги, и хочется только пить. Но всё же заставляю себя сварить суп, есть который совсем не хочется.

Открываю банку окуня в масле, которую купил в Киренске на тот случай, если не будет работать в воскресенье столовая. Столовая работала и банка осталась. Ем без аппетита, усталость страшная.

В зимовье жарко, термометр показывает +34ºC. Раздеваюсь. По телу струится холодный пот. Закипела вода в ведре. Не знаю, каким только усилием воли заставляю себя умыться теплой водой. Стазу становится легче.

Пью чай, затем привожу в некоторый порядок разбросанные по зимовью вещи и продукты, ставлю для просушки охотничьи сапоги.

Ложусь спать на спальный мешок. Кладу рядом с собой на всякий случай куртку. Долго не могу заснуть, но по мере того как в зимовье становится прохладнее‚ сон наваливается всей своей тяжестью. И словно тебя нет – ты неизвестно где, и даже вне трёхмерного пространства, где время остановилось, и все мысли угасли в кромешной темноте, после того, как погасла последняя искра, в остывшей печи, этого зимовья.

29 мая 1979 года.

Сегодняшний день начался от того, что я проснулся от прохлады. Термометр показывал +10ºC, и я забрался в спальный мешок. Проспав ещё часа два, когда встал, первым делом затопил печку, а так как дров в зимовье было не так уж много, и нарубить новых, ввиду отсутствия большого топора, было нельзя, поэтому я пошёл собирать вокруг зимовья ветки и щепки. Попалось несколько поленьев и пиленых стволов, которые можно было целиком засунуть в печку.

Подогрев чай и суп, в который для калорийности было добавлено полбанки тушёнки, я достаточно плотно позавтракал, и теперь мне только оставалось, и себя привести в порядок, наконец-то, как следует вымыться.

За время завтрака вода в ведре, поставленном на печке, нагрелась больше чем достаточно. Разбавив её холодной водой из другого ведра, я вынес вёдра наружу, где около пенька устроил что-то вроде импровизированной бани.

Вернувшись в зимовьё, разделся в нем догола, как в предбаннике, и выскочил наружу. Эта импровизированная баня доставила мне несравнимо большее удовольствие, чем где-либо в других цивилизованных местах, так как на «дворе» было сравнительно прохладно. Мыться пришлось быстро, без томной лени распаренного обывателя.

Вот теперь действительно на душе стало легко. От самой Москвы, с 17 мая 1979 года, не мог, как следует вымыться. Думал, вымоюсь в Ерёме, а там наводнение и баню затопило. Да и не до бани было в то время, в той разбушевавшейся стихии весеннего паводка, с проливными дождями и, с доходящим до уровня штормового, ветром.

Сегодня день отдыха. Привожу в порядок снаряжение, проверяю, не подмокло ли что-нибудь из продуктов. Во второй половине дня думаю заняться стиркой, поэтому натаскал воды и подготовил пропахшую потом одежду для самой, для большой стирки. Но перед этой, самой «творческой» в путешествии работой, я произвёл ревизию, имевшихся у меня в наличии продуктов.

ПЕРЕЧЕНЬ, (имеющихся в наличии продуктов на 28.05.1979 года):

1.Тушонка – 8 банок по 338 гр. + 3 банки по 0,5 кг, всего 11 банок;
2. Концентрированное молоко 4 банки по 320 гр.;
З. Какао со сгущённым молоком 2 банки по 400 гр.;
4. Сливки, сгущённые с сахаром 1 банка 400 гр.;
5. Сахар 4,5 пачки всего 2,25 кг;
6. Сушки 5,5 кг;
7. Подсолнечное масло – 2 упаковки по 470 гр.;
8. Чай – 7,5 пачек по 50 гр.;
9. Вермишель – 1 пачка – 800 гр.;
10. Блинная мука 1 пачка – 1 кг;
11. Соль – 1 пачка – 1 кг;
12. Яичный порошок – 0,5 кг;
13. Концентраты (супы, каша) /- 70 пакетов – вес около 8 кг.
14. Мёл, малиновый сироп – 0,3 кг.
15. СУХОЕ ГОРЮЧЕЕ (в упаковках по 100 гр.) – 4,4 кг.

В перечень не были внесены, как несколько плиток фруктового ириса, так и банка растворимого кофе, не говоря уже о специях, без которых можно было бы и обойтись во время путешествия, но было бы крайне нежелательно, особенно без чёрного перца и лаврового листа.

После проверки снаряжения и учета продуктов, я приступил к стирке верхней одежды и белья, используя для этого банный тазик, который висел под навесом, с наружи зимовья, после того, как он был мной предварительно ошпарен кипятком и тщательно промыт с помощью мочалки с мылом.

Процесс стирки, который не вызывает серьёзных затруднений у женщин, привёл меня в некоторое уныние‚ правда, только в начале этого «творческого» процесса, но по мере стирки, настроение больше не ухудшалось.

Но вот белье прополоскано, выжато и развешено в зимовье для просушки и теперь можно посидеть или полежать, или просто стоя, пофилософствовать.

Вода в реке упала на 30 см и отступила от лодки в лагуне на два метра. Время обедать. Ем вчера ещё приготовленный суп – остаток от завтрака. На второе – чай с сушками. Хорошо, когда есть печка, – подогревай, кипяти, вари, – плохо, что при этом в зимовье, становится жарко, но, как и в любом хорошем деле, ничего не поделаешь, – есть свои минусы.

После обеда собираю живицу. Её вокруг зимовья, к сожалению, очень мало. Гарь. Почти все деревья без признаков жизни. Собранную живицу кладу в консервную банку. На дно другой консервной банки кладу таблетку сухого горючего, поджигаю и в её огне плавлю собранную сейчас и накануне живицу (сосновую смолу).

Жечь таблетку сухого горючего приходится на консервной банке потому, что вокруг сухой мох, трава, – чиркни неосторожно спичкой и новый пожар довершит дело предыдущего. В тайге с мая по ноябрь если бы только запретили курить и то бы сократили больше половины пожаров.

Расплавленной смолой заливаю вновь открывшиеся трещины в обшивке лодки. Закончив ремонт лодки, приступаю к перезарядке кассет фотоаппарата, сортирую и переупаковываю продукты, укладываю вещи и снаряжение в сумку и в рюкзак. Затем начинаю готовить ужин и заодно завтрак.

А время бежит, бежит, так что даже и не думаешь о том, что его когда-нибудь на все необходимые дела хватит, что-нибудь всё равно забудешь сделать.

Что представляет собой зимовье? Это маленькая рубленая избушка, как правило, длиной 3,0 м и шириной 2,5 м, с двумя подслеповатыми окнами, чаще, как и это, с разбитыми стёклами (вероятно медведем), вместо которых оконные рамы, весной и летом, прикрыты или затянуты полиэтиленовой плёнкой.

Напротив двери, у окошка, столик, как в вагоне поезда, по обеим сторонам которого нары. Печка сделана из трети 200-х литровой бочки для бензина. Угол избы, где сквозь потолок проходит железная печная труба, завален камнями и обмазан глиной. Труба проходит сквозь потолок наружу через лист жести. В качестве табуреток используются «пеньки-чурбаки» из распиленных стволов больших деревьев.

6.

На ужин и завтрак готовлю гречневую кашу в котелке туристической печки, которую установил на пеньке перед входом в зимовье. Печку в зимовье решил больше не топить, т.к. решил лечь спать пораньше, чтобы завтра же, как можно пораньше тронуться в путь, чтобы доплыть до реки Бириями.

В 1976 году там были заготовлены для зимовья бревна. Думаю, что теперь, там должно быть зимовье. Расстояние до него приметно ~15 км. В 10-12 км от него «Хомакашево» – деревня, от которой практически ничего не осталось и о том месте, где она была, теперь напоминают остатки старого геологического балка, на берегу теки.

В 2- 3-х км от «Хомокашево» база охотников – зимовьё и баня. В 1973 году они принадлежали ангарским охотникам, теперь уже и не знаю чьи.

Подошло время ужина. Делаю записи в дневнике. И как решил, ложусь пораньше спать,

30 мая 1979 года.

Вода в реке заметно упала, и лодка в лагуне теперь уже оказалась в 3-х метрах от воды. Разогреваю завтрак и укладываю вещи и снаряжение в лодку.

Отплываю от зимовья в 8 часов 30 минут. На обрывистом склоне горы отчетливо видна полоса наибольшего поднятия воды, которая теперь стала, на два метра ниже. Грести стало сравнительно легче, но чаще стали попадаться перекаты, которые я два дня назад особенно бы не ощущал, но теперь приходится сильно напрягаться.

Чаще по левому берегу стали выходить отроги гор. В одном месте скала, круто обрываясь к низу, образовала перекат. Сначала я думал, что проведу через него лодку при помощи бечевы. Всего
Казалось бы, нужно пройти по берегу метра четыре, но осмотрев это место вблизи, понял, что пройти вдоль кромки обрыва не так ух просто и без лодки. Пришлось от этой затеи отказаться.

Переправляюсь к другому берегу. Течение сносит, хотя я и отчаянно сопротивляюсь. Плыть вдоль правого берега на этот раз легче, но встречный ветер отгоняет лодку от берега и поэтому, то и дело, приходится выравнивать лодку, напрягая до предела мышцы. Правда, плыть на пределе сил можно всего минут двадцать, а дальше приходиться почти час охать, ахать и ползти, как черепаха по совсем спокойным местам.

Переправляюсь снова к левому берегу. Периодически моросит дождь, к тому же часто с градом. Где-то около двух часов дня случилось непредвиденное происшествие. Неожиданно, в правом борту лодки образовалась пробоина, и вода буквально хлынула в неё, в результате чего, лодка стала быстро терять скорость, а точнее говоря, просто стала тонуть. Хорошо, что пробоина в лодке, образовалась на самом перекате, среди затопленного кустарника, где пристать к берегу для меня, была бы целая проблема, а на сравнительно спокойном и чистом отрезки реки.

Быстро пристаю к берегу. Выгружаю вещи. Перевертываю лодку. Дыра основательная. Вытаскиваю из кипятильника вставку для горючего, кладу на неё таблетку сухого горючего, поджигаю и начинаю плавить живицу.

Выплеснув в пробоину тягучую массу смолы, я выправляю бок лодки обухом туристического топора, а поверх трещины, образовавшейся при этом, снова лью для большей надежности живицу, хотя понимаю, что эта заделка продержится не долго. Смола, когда затвердевает, быстро теряет пластичность и поэтому плохо пригодна для заделки трещин в алюминиевой обшивке лодки.

После ремонта перекладываю груз в лодке в другой последовательности. В нос кладу рюкзак, печку и кипятильник и три, связанные друг с другом, полиэтиленовые пакета, а в корму – сумку, сетку с консервами и поверх них палатку.

Покачиваю лодку – вроде бы нигде не течет. Снова в путь. И вот надо же такому случиться. Посередине очередного переката, небо неожиданно почернело, заморосил дождь и ударил град. Одной рукой стараюсь держаться за куст, чтобы лодку не отнесло назад, другой держу весло. Град больно бьёт по рукам и по лицу.

Руки мёрзнут. Вся одежда в тающих льдинках. Стараюсь стряхивать их‚ но падают новые и новые, и кажется всему этому не будет конца.

Грести вперед невозможно. Сильный встречный ветер. И так без передышки минут пятнадцать-двадцать. Ну, вот, сквозь тучи пробивается солнце, и град затихает. Моросит только мелкий дождь. Ветер утих. Можно плыть дальне.

А тут‚ как назло бесконечный нудный перекат. Я стазу вспомнил его весь, как будто проплывал его не в 1973 и 1976 годах, а вчера. Каждый метр гудит в мышцах, отдаётся болью в спине, но из лодки не выйдешь – здесь ещё далеко, вглубь тайги, залиты берега Большой Ерёмы.

Конечно, было бы намного проще тянуть за собой лодку, чем так мучиться. Здесь было совсем незаметно, что вода убывает. Пройден наконец-то этот замысловатый зигзаг реки, за поворотом мелькнула холмистая полоса берега, а между деревьями на ней что-то напоминающее зимовье.

Всматриваюсь, но по мере приближения детали «зимовья» размываются, и это строение вдруг пропадает из вида совсем, и начинаешь думать, что там, на самом деле, не было никакой постройки, хотя, это было точным местом впадения в Большую Ерёму реки Бириями.

Здесь меня ждало полное разочарование, потому что, когда я пристал к берегу и рассмотрел вблизи, обнаруженное там деревянное сооружение (в трёх измерениях на 1,5 х 1,5 х 1,5 метра), то понял, что это отнюдь не зимовье, а скорее всего законсервированная геологами скважина:

Осматривая почти квадратное сооружение с плоской крышей, без окон и дверей, то ли недостроенное зимовье, то ли лабаз, я только одно понял, что сегодня мне у печки не погреться.

Изучаю местность вокруг. Вблизи от берега нет ни одного подходящего места для установки палатки. Сплошные кочки, бурелом и молодая поросль, но я всё-таки нашел невдалеке, маленькую брусничную полянку, на которой хотя и криво, установил палатку.

Когда распаковал рюкзак, то обнаружил, что спальный мешок немного подмочен. Вешаю его на дерево для просушки. Рядом вешаю рюкзак. Сумку тоже слегка подмочило. Приходиться сушить и её.

После проверки состояния снаряжения готовлю ужин. Варю вермишелевый суп и какао. Дома меня палкой не заставить пить этот напиток, а здесь, пока плыл до Бириями, он стал моей голубой мечтой.

После ужина укладываю под тент палатки консервы и снаряжение. Края палатки обкладываю корой деревьев, оставшейся после постройки там странного деревянного сооружения. Со стороны реки запихиваю под тент полиэтиленовый мешок и пленку, т.к. место не совсем удачное и я борюсь, как бы ночью не дать дуба, если ветер будет «дуть» с реки. Завтра должен доплыть до зимовья у «Хомокашево». До него приблизительно 12 км, но на пути до него сплошные перекаты, так что потрудиться мне придется наверно, даже больше, чем за сегодняшний день. До Бириями я доплыл в 18 часов, думаю, что около зимовья у Хомокашево, буду не раньше. Поэтому там думаю остановиться на день для отдыха и капитального ремонта лодки.

31 мая 1979 гола.

Встал в 8 часов 30 минут. В палатке холодно +10ºC. Ночью шел дождь. Тент палатки мокрый. Разогреваю завтрак, начинаю собирать вещи. Для профилактики снова просмолил бока лодки. Часть вещей уложена, часть ещё в палатке‚ а с неба град. Вскоре град прекратился, засияло солнце, правда не на долго. Новая чёрная туча закрыла его, и всё вокруг стало сумрачным и серым.

Опять посыпался град. Он ложится, как снег на берега реки, не успевая таять, забивался за воротник куртки, в ботфорты сапог и покрывал толстым слоем дно лодки. Палатка стала похожа на снежный сугроб.

Хожу по берегу взад-вперед с кружкой какао, – сверху меня обжигает холод, а внутри меня, – кипяток. Всё это задержало моё отплытие до 11 часов.

Лодка, наконец-то, загружена‚ отталкиваюсь от берега и плыву, несмотря на многочисленные перекаты не так уж и плохо.

Периодически с неба сыпется град, но бьет по лицу и рукам уже не так уж больно. Наверно привык. Через час пути пришлось сделать остановку в тихом омуте, для ликвидации очередной течи лодки.

Совсем рядом кружатся чайки. Плыву дальше, словно кручусь в озорных поворотах реки, особенно, когда огибаю почти по кругу многочисленные перекаты.

Жмусь к самой кромке берега, плыву по затопленным кустам, но как всегда, в самых неприятных местах, встречный ветер и град.

Врезаюсь носом лодки в полузатопленный куст, привязываю к самому толстому суку лодку, достаю термос и назло разбушевавшейся стихии, пью, к сожалению, уже не горячий, а тепленький какао. И это, как ни странно, не только меня немного успокоило, но и стихию заставило немного угомониться.

Показался поворот к «Хомокашево». Виден соломенного цвета, от прошлогодней травы, пригорок. Плыть становиться очень трудно, потому что встречный ветер поднимает 30-40 сантиметровые волны, а прижаться к берегу нет возможности. Прямо по курсу в воду упала большая мохнатая ель, за ветви которой зацепилось несколько плывших вниз стволов деревьев.

Думаю, обогнуть ель и зацепившиеся за неё деревья по самому краю этого микрозавала. Гребу изо всех сил, и мне удается обогнуть деревья, но течение всё-таки снесло меня под колючие ветви ели, Одна из ветвей сбивает с головы шапку, но теперь не до неё т.к. может перевернуться лодка и приходится отчаянно грести вдоль ствола ели к берегу. И вот я, наконец, в относительно «тихом» омутке. Шапку унесло течением. Смешно пытаться её догнать и поэтому делаю мой первый подарок речному Нептуну, хотя он не в ранге Античного Бога, а всего лишь Водяной.

Подплываю к бывшей деревне «Хомокашево». Видно, что там геологи сделали площадку для вертолета – сплошная вырубка прибрежной тайги. От геологов остались каркасы от брезентовых палаток, а деревянный балок, который стоял в1976 году на пригорке, наверно был «пущен» на дрова. От деревни остались ещё кое-где, еле видные, нижние венцы срубов. Посередине вырубки от геологов осталось также заткнутая палкой скважина. Что в ней будущее деревни или самый настоящий символический крест на этом бывшем населенном пункте.

Плыву дальше. И вот показался и первый лебедь. Он поднялся и улетел, когда до него было ещё очень далеко. Около того места за размытой кромкой берега оказалось озеро. На маленьком островке у его противоположного конца вдруг увидел другого лебедя, скорее всего сидящего в гнезде. Увидев меня, лебедь отплывает от островка, медленно, особенно от него не удаляясь, и скрывается в кустах.

Наконец, за очередным поворотом реки показались зимовья, но как изменился берег, на котором они расположены. Всё вокруг вырублено, наверно дня вертолётной площадки. Причаливаю к берегу. Окончена еще одна часть пути.

Разгружаю лодку. Рюкзак на этот раз не замочен, зато пострадала сумка. Хорошо, что всё уложено в двойные и тройные полиэтиленовые пакеты, а то бы всё давно раскисло и отсырело. В зимовье растапливаю печь. Здесь их две, – одна такая же, как в предыдущем зимовье, а вторая, – это целая бочка для бензина‚ обложенная камнями и обмазанная глиной, предназначенная для выпечки хлеба.

Зимовьё имеет три застекленных окна и сени, правда без дверей. Нары покрыты лосиными шкурами, невыделанными‚ жёсткими, но спать на них теплее, чем просто на нарах в спальном мешке. Второе зимовьё, используется, скорее всего, в основном, как баня. Там сейчас собраны все охотничьи и рыболовные атрибуты – капканы, бочки, резиновые сапоги, стоит накрытый брезентом подвесной лодочный мотор. Там же, около зимовья (бани) поставлена на бок, мотолодка. Нос ее изрядно помят, но по всему видно, что она ещё на плаву.

В жилом зимовье никак не могу сохранить тепло, хотя в третий раз растапливаю печку. Судя по всему, зимовье было полузатоплено. Под дощатым полом ещё не совсем просохла земля, поэтом с большим трудом достиг температуры в зимовье +20ºC.

Варю просто кашу без тушёнки. Пока варится каша, пробую спиннингом что-нибудь выудить из реки. Ничего в реке нет и, по всей вероятности, ещё с неделю ничего в ней не будет.

В зимовье обнаружил книгу «Советская Эвенкия» (Н. И. Ковязин и К. Г. Кузаков, АН СССР, М.-Л.,1963). Завтра сделаю из книги, интересующие меня выписки.

Нагреваю в чайнике воду и наполняю ей умывальник. Стараюсь, как следует отмыть своё лицо и руки. Ужинаю. Немного перед сном читаю «Советскую Эвенкию».

1 июня 1979 года.

Первый день лета встретил меня солнечным утром. Тент палатки высох. По крыше зимовья бегают бурундуки. Один из них, сев на задние папки и сложив передние, как кенгуру, наблюдает за мной.

Готовлю завтрак, обед и ужин, т.е. варю целую кастрюлю вермишели с тушёнкой. Разогреваю в чайнике остатки какао. Теперь впереди снова будет чай, до следующих неблагоприятных обстоятельств. Делаю выписки из книги «Советская Эвенкия» ‚ когда немного устаю, хожу вокруг зимовья, собираю клочки меха. Думаю, сшить «новую» шапку, взамен той, которую подарил Водяному на перекате.

В качестве «каркаса» шапки, решил использовать остатки вельветовой кепки, которую нашел полузатопленной в грязи около зимовья. Мою с мылом кепку, а затем натягиваю её на подставку от туристической печки.

Завтракаю, обедаю, пищу, шью шапку, обмазываю трещины в лодке гудроном, найденным около бани, под рассохшейся деревянной лодкой.

Чтобы как-то развеяться от мелочного многообразия дел, иду со спиннингом вверх по течению к виднеющемуся в 300-от метрах перекату, там, где скалистый берег круто обрывается в реку. Пробую, хотя и не надеюсь, «попытать счастье» в рыбной ловле, хотя бы там, Результат рыбной ловли, такой же, как и напротив зимовья – не поймал ни щуки, ни даже окуня.

Щук и окуней в реке как будто вообще нет. Правда, во время рыбной ловли всё-таки отметил, что на лодке этот перекат со стороны левого берега мне не осилить, так что завтра придётся плыть вдоль правого берега. В 15 км отсюда есть ещё одно зимовье, невдалеке от впадения в Большую Ерёму реки Коно.

Возвращаюсь в зимовье. Кажется, я его всё-таки просушил. Тепло перестало быстро улетучиваться. Ужинаю. Ложусь спать.

2 июня 1979 пода.

На руках стали затвердевать мозоли. Их я заработал уже на второй день пути. Умываюсь. Разогреваю около зимовья на туристической печке завтрак.

Спускаю лодку на воду. Проверяю, нет ли где-нибудь ещё течи. День пасмурный, никакого намека на синеву на всем небосклоне. Когда утром спускался к реке, видел плавающих у самого берега двух уток. Увидев меня, они с криком улетели. Собираю и укладываю вещи в лодку. Все время распугиваю бурундуков, которые без конца снуют в сенях зимовья, кажется все уложено и привязано. Можно отплывать.

Плыву сначала вдоль правого берега. прохожу первый перекат, за которым, кажется, вспугнул лебедей. Кружатся высоко надо мной, сразу три лебедя. Лодка «идёт» хорошо, но по привычке периодически посматриваю на борта лодки. Проплыл устье реки Нерунгны, которая впадает в Большую Ерёму справа.

Остров в месте впадения Нерунгны практически весь затоплен. Торчат только верхушки кустов. Раньше я проплывал до середины острова по правой протоке. Дальше проводил лодку вдоль острова и отплывал от его середины между двух проток, т.к. остров немного подпруживал реку в этом месте и грести было легче.

Теперь же я плыву по левой протоке. У левого берега затопленные кусты образовали коридор, или ещё одну маленькую протоку, по которой я и поплыл, прижимаясь к самой кромке левого берега. В 14 часов был у зимовья.

Подхода к подножью горы, у которой стояло зимовье, не было. Мелкий кустарник, густой широкой полосой, преграждал, подходы к берегу. С трудом нашёл место, куда притиснул нос лодки. Зашёл в зимовье. Во-первых, оно оказалось ниже, чем я предполагал. Два окна, столик, печка, нары, одни из которых покрыты лосиной шкурой – вот и вся унылая обстановка, в которой, несмотря на то, что погода могла, скорей всего, в течении дня, испортиться, мне не захотелось оставаться в нём на ночь.

Решил плыть дальше. Через некоторое время пристал к берегу, чтобы съесть горсть сушек с плиткой фруктового ириса.

Плыть стало труднее. Почти каждый маленький изгиб реки оказывался перекатом. Проплыл мимо устья реки Коно. Погода хмурится, иногда минуты по две моросит дождь. В 18 часов начал искать место для стоянки. Сделать это оказалось не так просто. По берегам реки пошёл сплошной кустарник и сырой грунт. Дождь начал моросить сильнее и продолжительней. Нужно было торопиться с установкой палатки. Решил пристать к берегу и пройти по нему пешком, потому что с воды хорошее место вряд пи стазу заметишь. Прошёл по берегу метров двести и наконец, нашел то, что мне было нужно. Подрубил на выбранной площадке кое-где кусты и возвратился к лодке.

Ставлю палатку под моросящим дождем. Тороплюсь и это наверно больше всего меня отвлекает на исправление небрежно выполненных операций, связанных с установкой палатки. Всё-таки палатка установлена сравнительно быстро. Заношу в неё вещи. Рюкзак сух и это больше всего меня радует. У сумки слегка подмочено дно, но и это совсем не страшно. Теперь нужно приготовить ужин и заодно завтрак.

Беру два пакета гречневой каши и полбанки тушёнки. Разжигаю печку и кипятильник. Через полчаса ужинаю прямо в палатке, т. к. снаружи дождь и кажется беспросветно. Температура в палатке +12ºC. Ложусь спать.

3 июня 1979 года.

Проснулся в 6 часов. Провалялся до 7 часов. В палатке холодно, термометр показывает +9ºC. Ночью шёл дождь. Сейчас сквозь тент палатки пробивается солнце, но чувствуется сильный ветер. Тент палатки хлопает вовсю. С одной стороны хорошо, что на ветре тент быстро просохнет, а с другой стороны плохо т.к. ветер встречный и плыть будет труднее.

Небо затянуто грязными низкими дождевыми облаками. Вот-вот заморосит дождь. Быстро разогреваю завтрак, собираю рюкзак и уже под моросящим дождем укладываю его в нос лодки.

Рюкзак сверху накрываю полиэтиленовой плёнкой. Палатку разбираю быстрее чем ставил. Тент слегка тронуло дождем, но не замочило. Все уложено, теперь дождь не страшен. Поднимаю ботфорты сапог, завязываю капюшон на штормовке, надеваю поверх её куртку и в путь.

Отплыл в 9 часов 30 минут, а в 11 часов понял, когда подплыл к охотничьему навесу на правом берегу, что не правильно оценил пройденный вчера путь. Навес был сооружен почти напротив середины Урогонского озера. Проплываю устье реки Девано, которая впадает в Б. Ерему слева.

Делаю фотоснимки реки и озера. Через три километра определил по редколесью по правому берегу и вытекающему ручью, что нахожусь около Каёмного озера. Пристаю к берегу. Первым делом беру спиннинг. Думаю, что напротив ручья стоит окунь. После нескольких забросов у самого берега блесну схватила щука весом 5-6 кг. Она даже не успела сообразить, что попалась на крючок, как я её далеко «выволок» на берег. Этой рыбины мне хватило бы на неделю, но попалась она не вовремя и слишком большая.

Мне бы где-нибудь поймать щуку весом на килограмм. С трудом вытаскиваю из пасти щуки блесну и сталкиваю её обратно в реку. Снова продолжаю рыбную ловлю. После второго заброса, примерно такой же величины, а может быть, та же самая щука, у самого берега, срывается с крючка. Больше, несмотря на все мои ухищрения выловить из реки ничего «выудить» не удалось.

Ставлю на берег кипятильник и кипячу чай. Хожу по берегу с чашкой и мелкими глотками пью чай с сушками.

За поворотом реки, где на карте обозначена безымянная речка, что-то ослепительно забелело. При приближении белое пространство расширялось и вскоре охватило всю речную долину. Так вот оно где вечное царство матушки зимы на Б.Ереме!

Пристаю к левому берегу. Да, много я видел снежников и ледничков, но на таком пространстве, в июне месяце, вижу впервые.

Иду по снежной долине, которую прорезают со всех сторон ручьи, притаптываю на льду ногами. Ноги не проваливаются. Показался глубоко врезавшийся в лёд золотистый ручей. Ложе его ледяное, хотя глубина более 40 см.

Перепрыгиваю через этот ручей и иду дальше. Лёд под ногами, словно чуть-чуть подсинили, и чем ближе к нему подходишь, тем он становится нежнее и голубее. Вот и ещё один ручей, пробил себе во льду ложе глубиною около метра, из его ледяного дна, торчат верхушки, вмёрзших в него кустов. Как оказалось, этот ручей вытекал из ледяного грота.

7.

Без конца фотографирую, потому что передать словами эту красоту, просто невозможно Нужно это видеть было глазами художника, чтобы понадеяться на свою память. Ледяная долина, шириной примерно 200 метров, простилалась от устья безымянной речки и обрывалась отдельными снежниками приблизительно в километре от него.

Обратно шёл сначала по левому краю этого ледника, где лёд словно нависал над долиной ручья, и с него дождем лилась вода, которая снизу приподнимала его с такой силой, что вырывала с корнем вмёрзшие в лёд кусты. Затем я свернул в сторону середины ледовой долины, чтобы сократить дорогу к своей лодке.

Посредине расширения, долины недалеко от устья ручья, стояли, словно хрустальные, покрытые инеем деревья. Сказка, да и только. Не жалко было никакого времени, чтобы налюбоваться этой красотой. Я даже забыл, насколько перед этим устал, от созерцания этого, оставленного мне сибирской зимой, подарка.

8.

Садясь с неохотой в лодку, я понимал, что ничего больше интереснее этого места мне в этом году уже не увидеть. По крайней мере, так мне показалось, когда я дальше, при подъёме вверх по Большой Ерёме отмечал в дневнике, в основном одно прозаическое однообразие, ничем не примечательных, берегов этой реки.

Встречный ветер крепчает. Промежутки между его порывами становятся всё короче и короче, да и встречное течение, кажется, тоже только усиливается. Пошли длинные плесы. Где-то за ними справа впадает в Б. Ерёму река Юкта.

Ну, вот и последний поворот к Юкте. На левом берегу вижу столб с перекладиной – остатки лабаза. Причаливаю к берегу и вижу развалины, потерявшие все очертания бывшего сооружения. Скорее всего, это старая эвенкийская стоянка, т.к. нет никакого намёка на сруб.

Поднимаюсь на гору и сразу попадаю на тропу. Тропа ведёт всё выше и выше. Отсюда хорошо видны окружающие горы. К сожалению, сфотографировать всю эту панораму нельзя, мешают ветви деревьев. Поднялся на самую вершину – это, скорее всего, гребень хребта. Тропа бежит по этому гребню куда-то дальше, а мне нужно спускаться вниз т. к. обследование тропы не входит в мои планы.

Относительно реки я поднялся на 150-200 метров. Быстро спускаюсь вниз. Сажусь в лодку и подплываю к устью Юкты. Палатку ставлю на склоне готы, высоко над рекой, т. к. внизу у реки все-таки очень сыро и холодно, в чём я убедился прошлой ночью. Зато вид из палатки красивый, и на горы, и на реку одновременно.

Вокруг палатки сплошной брусничный ковер. Кое-где даже висят еще прошлогодние ягоды, правда уже сильно подсохшие. Повсюду, качаются, и, кажется будто звенят колокольчики голубых подснежников.

Приготовил ужин. Ужинаю, как и вчера в палатке, потому что снова заморосил дождь. Ложусь спать. Температура воздуха в палатке +10 ºC.

4 июня 1979 года.

Что-то я сегодня разоспался. Встал в 9 часов. Солнечное утро. Быстро разогреваю завтрак и собираю вещи. В три этапа переношу вещи вниз к лодке. Вчера или позавчера кто-то здорово мне поискусал шею и левый бок. Вот тебе и нет комаров, так есть ещё какая-то гадость.

Гружу лодку и отплываю от этой столь живописной стоянки. Лодка «идёт» неплохо, но к сожалению, как только попадаю на открытое пространство, дует встречный ветер. Подплываю к избам перед алтыбскими порогами. По сути, там всего лишь одна пригодная для обитания изба. Остальные строения полуразрушены. Над дверью зимовья висит подсумок с патронами от карабина, в избе на гвозде подвешен чайник, на полке горстка гвоздей. Вот и вся утварь.

Плыву дальше, по карте уточняю расположение этого зимовья. В 17 часов был у первого порога перед Алтыбом. Его преодолел без особого труда и это меня здорово ободрило. За порогом причалил к берегу, поднялся по скалам на причудливо обработанную природой (и стихиями) площадку.

9.

Делаю несколько фотоснимков реки и причудливых выветренных склонов берега в нагромождении валунов различной конфигурации и формы в местах их соприкосновения.

Очень трудно найти такую точку, чтобы полностью запечатлеть на пленке эти причудливо изрезанные берега, напоминающие местами сказочные замки, местами диковинных животных, а то и каких-то истуканов с круглыми головами и многое другое, на что только способна одна природа, намного опережая наше воображение и постоянно заставляя нас поражаться её причудами.

Продолжаю путь. Второй порог прошел тоже безо всяких затруднений, так же, как и на первом пороге, не разгружая лодку, хотя и проволочив её не менее 50-ти метров через березовый кустарник.

На третьем пороге застрял на целый час. Сначала думал, что смогу проволочить лодку по кустарнику, но дорогу преградили огромные валуны и эту затею пришлось оставить. Лодку пришлось разгружать. Хорошо, что вещи пришлось таскать не слишком далеко, метров тридцать.

Между первым и вторым порогом, как и между вторым и третьим порогом – длинные плесы, но второй плес, длиннее первого, где-то на полкилометра. Самый длинный плес между третьим и четвертым порогом, который состоит из целого каскада мелких порогов, охватывающих два изгиба реки.

Не доплывая до четвертого порога, поволок лодку к нему по правому берегу. В одном месте поскользнувшись на крутом склоне, правым сапогом зачерпнул воды, но это было только начало.

Порог протяженностью около 800 метров. Лодку удалось проволочь по нему только на 200 метров. После первого поворота стало ясно, что лодку нужно разгрузить и дальше проводить по порогу, только пустую. Вдоль берега много промоин и завалов. К тому же путь вдоль кромки берега очень затруднял кустарник, местами образовавший непроходимые заросли. Но самое неприятное было в том, что нужно было переносить вещи за порог более чем на полкилометра, на что я никак не рассчитывал.

Как нести рюкзак это было ещё понятно, но печку и кипятильник, полиэтиленовые сумки, сетку-авоську с консервами, сумку с продуктами, палатку‚ спиннинг, весло, лопату и прочие походные мелочи – это мне было трудно представить. Если таскать всё это в отдельности, по такой пересечённой местности, то на это, я понял, мне не хватит и пол дня. Поэтому вещи пришлось сгруппировать.

Палатку привязал к сумке и взял их в одну руку – в другую руку взял сетку с консервами и спиннинг. Осторожно пошел вдоль берега. Руки поочередно затекали, приходилось делать частые остановки. К тому же, то и дело сбивало ветками кустов с головы шапку – приходилось нагибаться, чтобы её поднимать, что приводило также к незапланированным остановкам.

Очень хотелось пить. В сапогах булькала холодная вода, т.к. за двести метров волока лодки, я раз десять зачерпывал воду сапогами и даже два раза провалился в неё почти по пояс. Настроение было отвратительное. Портило его вдобавок то, что уже темнело, а вдоль берега было столько неприятных мест для проводки лодки, что не хотелось о них думать.

Ну, вот путь закончен. С облегчением кладу сумки на берег у плёса с еле заметным обратным течением. Иду назад. Попутно расчищаю топором дорогу от сучьев, местами, вообще, от кустов и свисающих ветвей деревьев.

Когда подошел к месту стоянки лодки, то увидел, что волны сильно бросают её на прибрежные валуны. Чтобы не повредить обшивку лодки, вытащил её на берег. Время около 23 часов. Тускло светит желтым светом Луна, еле пробиваясь из-за туч в расселине между двумя хребтами.

Ставлю на камень кипятильник, поджигаю стазу четыре таблетки сухого горючего, кипячу воду и завариваю чай. Пью обжигающий внутренности чай, заваренный в два раза крепче, чем обычно. Грызу сушки, вытаскивая их из полиэтиленового пакета, который утром сунул в карман куртки. И опять собираюсь в путь.

Привязываю печку и кипятильник вместе с полиэтиленовыми пакетами так, чтобы их можно было повесить на шею. Взваливаю на плечи рюкзак и снова той же дорогой, почти в полной темноте, несу последнюю партию груза за этот длинный порог.

Можно сказать, что часы бьют полночь. Начинается новый день, а у меня, как будто, всё ещё продолжается, вчерашний.

5 июня 1979 года.

Рюкзак кладу рядом с сумкой. В кипятильнике остатки чая еще не успели остыть. Пью и немного взбодряюсь. В термосе у меня тоже имеется чай, на случай, если захочется пить после проводки лодки.

Опять иду назад. Стемнело уже так, что ничего не видно под ногами. Видишь только, как пенятся волны и с шумом бьются о камни, окатывая ноги бисером брызг.

Стаскиваю лодку в реку. Волоку её между камнями, где сток воды не очень сильный, стараясь и удерживать, и проталкивать лодку одновременно. Где это невозможно сделать переваливаю лодку через камни, притом очень деликатно, т.к. её алюминиевую обшивку и не трудно пробить и тогда считай, что путешествие закончилось.

Ведешь лодку то и дело, обходя промоины, манипулируя длинной веревкой, продираясь через кусты, где через каждые десять-пятнадцать минут очередное препятствие заставляет поломать голову. Решение приходится принимать быстро, правда не всегда удачное, но позволяющее все-таки продвигаться вперед.

В два часа ночи, я можно сказать, закончил этот, не поддающейся никакому учету по затрате сил, непредугаданный заранее, в предусмотренном до мелочей маршруте, отрезок пути.

Чай в термосе оказался достаточно горячим, чтобы немного меня обогреть. Произвожу погрузку лодки. Вещи, как обычно привязываю внутри лодки. Темнота наверно максимальная для июня месяца в этот день. Еле различимы берега реки и только над слегка светящимся горизонтом, угадываются контуры деревьев, на окружающих меня горах.

Лодка легко скользит по тихому плесу. Чувствуется она и предназначена только для озер и таких тихих плесов, а не для речных путешествий, да ещё против течения. Справа по борту, почти покрыв все русло плывет пена от Алтыбских и Ерёменских порогов, которые находятся уже недалеко выше по течению и Алтыба и Большой Ерёмы. Все хорошо, но только становится холодно ногам. В сапогах по-прежнему противно булькает вода, хотя я кажется, что всю её слил и неоднократно выжал шерстяные носки.

Проплываю небольшой перекат, вплотную прижимаясь к прибрежным кустам. За перекатом течение несколько возросло. Светает.

Когда я подплыл к устью реки Алтыб, который впадает в Большую Ерёму слева, можно было сказать, что уже рассвело. Время половина четвёртого. И вот он последний поворот реки к избам бывшего геологического посёлка. Подплываю к берегу, как потом оказалось немного ниже того места, где бы мне следовало причалить. Иду к избе. В избе разжигаю печь и возвращаюсь обратно к лодке.

Перегоняю лодку немного выше по течению. Разгружаюсь. Вещи в несколько этапов переношу в избу. Пока я разгружался, печь погасла. Пришлось снова разжигать её, не скупясь на сухое горючее. И вот, наконец, долгожданное тепло. Раздеваюсь. От мокрого тренировочного костюма идет пар. Меняю все промокшее белье на сухое.

Чувствую, что занемели ноги. Грею их около печки, но это мало помогает. Кипячу в кипятильнике воду, вскрываю банку сгущенных сливок, заливаю их в кружке кипятком, пью и чувствую, что тепло, распространяясь по всему телу, начинает клонить в дремоту. Но спать ещё рано. Нужно развесить в зимовье для просушки мокрые вещи и распаковать спальный мешок и одеяло.

Всё, наконец переделано. В печку добавлено дров. Можно спать. Лег в шестом часу утра – проснулся в 13 часов. Что меня поразило, в зимовье нет ни чайника, ни одной кружки и ни одного ведра для воды.

В зимовье было пять вёдер. В двух вёдрах так и осталось лежать собачье варево с прошлого охотничьего сезона, которое издавало специфичный тошнотворный запах, в остальных были остатки каких-то масел. За неимением чистого ведра, баня на Алтыбе, может и не состояться.

Раньше на этом месте, где-то в 1950-х годах был большой геологический поселок. Теперь же в нормальном состоянии остался пятистенок, одну из комнат которого охотники приспособили под зимовье, пристроив к этой части дома, сени. Другую комнату дома они используют для хозяйственных нужд. Остальные строения поселка в полуразрушенном состоянии. Даже стоящую рядом баню, требующую небольшого ремонта, охотники использовать не хотят, а жаль.

Побродил среди развалин. Потом попробовал половить рыбу. Те места, где можно было бы что-нибудь поймать, оказались затопленными. С берега мешают бросать блесну кусты. Затея оказалась пустой. Чувствую себя, вконец разбитым вчерашней и сегодняшней ночной «эпопеей», на порогах. Вялость. Всё, кажется, онемело. Даже ходишь и то с трудом. Что значит резко снято психическое напряжение и физическая нагрузка.

Есть совсем не хочется. Приканчиваю банку сгущенных сливок. Вечером жарю блины, честно говоря, первый раз в жизни. Весь процесс приготовления блинов как-то всегда проходил у меня стороной и теоретически казался не представляющим сложности. Что ж оправдалась русская пословица: «первый блин комом». Кое-как приловчился. Жаль только, что у туристической печки сковородка маленькая. В зимовье нашел сковородку немного больше моей, а также и эмалированную крышку от кастрюли.

Час усиленной чистки и сковородка, и крышка, стали пригодны для употребления. Я также пробовал отчистить одно из вёдер с собачьим варевом, но безуспешно. Специфичный запах горелого жира или сала, отбивал всю охоту умываться из этого ведра.

Завтра думаю сделать первую вылазку на Алтыб, для прикидки будущего маршрута. С 7 июня по 1б июня 1979 года думаю совершить два пеших маршрута вверх по Алтыбу, т. к. плавание вверх по нему, мне сейчас кажется, непосильной задачей.

6 июня 1979 года.

С утра моросит дождь. Небо задёрнуто бело-серой пеленой едва различимых облаков. Ни о какой поездке в лодке на Алтыб не может быть и речи.

Вчера, когда в очередной раз менял воду в ведре и ставил его на печь, вспомнил, что вокруг меня растет столько дезодоранта, что и представить в тоннах трудно. Это ель, кедр, сосна и вот-вот готовая покрыться пушистой бахромой лиственница.

Бросил несколько веток ели в ведро и после двух смен воды в ведре и кипячения, вода приобрела душистый еловый аромат. Для надежности, сменив ветки ели на свежие, еще раз вскипятил воду и в середине дня, раздевшись по пояс, с наслаждением вымылся, при этом сверху, в качестве душа, правда, холодного, брызгал дождь.

Настроение улучшилось. Приготовил гречневую кашу с тушёнкой, вскипятил чай и с аппетитом пообедал.

Сегодня из ящика, найденного около зимовья, смастерил аптечку и прибил её на стене около окна над нарами. Вместо дверцы сделал занавеску из марли. Из своей походной аптечки переложил туда половину лекарств и перевязочных материалов.

Около зимовья, при входе была, большая куча нарубленных дров, вчера ещё совершенно сухих, а сегодня уже слегка подмоченных.Чтобы они окончательно не отсырели перетаскал их все в сени, где уже была начата поленница, которая при моём интенсивном вмешательстве стала катастрофически уменьшаться. Теперь можно было топить печь спокойно, даже если дождь затянется ещё на день или два, что для июня, в этих местах, вполне вероятно.

Сегодня начинаю укомплектовывать снаряжение и продукты для пешего похода вверх по реке Алтыб. Решил, что рациональнее совершить вместо двух одно путешествие, продолжительностью в 8 дней. Три дня туда (приблизительно 100 км), два дня там и три дня обратно. Два дня оставляю в качестве резерва на случай плохой погоды.

Слово «там» у меня ассоциировалось с местом слияния Правого и Левого Алтыбов, где начиналась граница интересующего меня района, как места вероятного падения Тунгусского метеорита или одного из его крупных осколков, с «кратером» диаметром около одного километра.

Идти думаю по правому берегу Алтыба, т. к. по нему, на расстоянии ~ 25 км, совершенно нет крупных притоков. А дождь тем временем все идёт и идёт, и нет ему, кажется конца. Сегодня даже на минуту, из-за туч, так и не выглянуло солнце.

Серый‚ унылый‚ вызывающий скуку даже при хорошем настроении, день. В конце концов, закончил подгонку рюкзака под всё необходимое снаряжение и продукты.

Беру с собой:

1. Спальный мешок;
2. Одеяло;
3. Печку, кипятильник, кружку и ложку;
4. Лопату;
5. Ножовку со сменными полотнами;
6. Топор, охотничий нок;
7. Часы, компас, термометр;
8. Палатку:
9. Концентраты – 23 пакета;
10. Тушёнка – 4 банки;
11. Концентрированное молоко – 2 банки;
12. Яичный порошок – 0,5 кг;
13. Сахар – 1 кг;
14. Чай – 3 пачки;
15. Подсолнечное масло – 1 упаковку:
16. Сушки – 2 кг;
17. Мёд‚ малиновый сироп – 0,3 кг;
18. Комплект запасной одежды и обуви:
19. Сухое горючее – 1,5 кг;
20. Спиннинг;
21. Аптечку;
22. Фотоаппарат, 2,5 кассеты с плёнкой;
23. Соль – 0,1 кг;
28. Дета (средство от комаров) – 3 тюбика пасты;
25. Полотенце, мыло, зубная щетка, зубная паста;
26. Спички – 5 коробок;
21.Дневник, ручки‚ карандаши.

Будет одето, на себе:

1. Х/б тренировочный костюм;
2. Брезентовый костюм с капюшоном;
3. Охотничьи сапоги;
4. Шерстяные носки;
5. Куртка;
6. Шапка.

Общий вес рюкзака превысил тридцать килограмм, из которых почти 10 кг приходилось на продукты. Я думал, что к концу путешествия на эти 10 кг рюкзак всё-таки будет легче. Путешествие завтра придется начинать без предварительной разведки обстановки на реке Алтыб, а это может внести дополнительные коррективы.

7 июня 1979 года.

Ночью плохо спал. Всё время прислушивался, но дождь не переставал. К восьми часам утра дождь всё-таки выдохся, но небо продолжало быть по-прежнему уныло-серым. На завтрак съел вчерашнюю гречневую кашу с тушёнкой и без особого аппетита выпил чай. Делать нечего. Стал собирать потихонечку вещи и продукты, приготовленные вчера. Когда всё было уложено, рюкзак поднимался с большим трудом, а к нему ещё следовало привязать лопату и спиннинг.

Закрыв двери зимовья и его сеней на щеколды, пошел к лодке, где и закончил доукомплектацию рюкзака. Рюкзак положил в корму лодки. Когда я сел в лодку, то увидел, что нос лодки поднялся, а это явно улучшало её ходовые качества.

Плыть вниз по реке куда приятнее, чем вверх. Вскоре показалось устье Алтыба. Вхожу в него. Сразу чувствуется встречное течение. Со временем, когда вода спадет, здесь будет тихий плёс и будет совсем не просто разобраться куда (в какую сторону) течёт река Большая Ерема.

Лодка хорошо справляется с течением, но берега Алтыба мне что-то совсем не нравятся, в смысле пешего похода. Вода только освободила узенькую кромку берега и то не везде, за которой сразу же начинается тайга. Да и эта кромка берега сплошь в завалах и в колючем кустарнике.

Подплыл к порогу (0,5 км от устья). Он почти весь покрыт водой. Только отдельные валуны «взлохмачивают» воду.

У меня при виде берегов Алтыба уже мелькала мысль отказаться от пешего похода. Как червь точило душу сомнение: А что, если за этим, уже пройденным мной в 1973 голу пешком порогом длиной приблизительно 3 км ничего столь страшного не будет, и я буду себя только клясть, надрываясь под 40-ка килограммовым рюкзаком, что сдуру, отказался плыть по реке в лодке. Такую оплошность разве себе потом можно будет простить?

Склоняюсь к мысли, что лучше все-таки попробовать подниматься в лодке, даже, если какую-то часть пути её пришлось бы волочить за собой.

Пристаю к левому берегу. Снимаю с лодки рюкзак и несу его за порог. Ходьба по тайге и размытому берегу ещё более укрепляет моё решение, что плыть всё-таки будет лучше, чем продолжать путь пешком. У порога я был в 11 часов. Когда отнёс за порог рюкзак, то засёк время, затраченное на обратный путь. Оказалось, что я затрачивал при быстрой ходьбе всего 30 минут. Вернувшись, я закрепил весло в лодке и поволок её за собой. Имеешь только одно преимущество и притом и не маловажное, это, когда ведёшь лодку против течения, потому что лодку легко снимать с любого препятствия, мешающего её продвижению вперёд. Это достигалось простым ослаблением натяжения веревки или за счёт небольшого отступления назад, с одной целью, чтобы само течение реки снимало лодку с этого препятствия и позволяло потом провести лодку, уже в другом месте. Хотя, иногда всё-таки я мог себя сравнивать и с греческим героем Сизифом, с его, всегда скатывающимся с горы, камнем.

Порог был пройден в 16 часов. Хотелось верить, что впереди ещё не скоро появятся пороги, но они показались, когда я проплыл около километра, меньше всего предполагая, что наткнулся на их каскад, наподобие Ерёминского каскада порогов перед Алтыбом. Пришлось снова разгружать лодку.

Оттащив рюкзак за первый порог, и оказавшись около поворота реки, я решил перетащить его подальше, чтобы ещё лучше обследовать русло реки. Вдали, за ещё одним поворотом реки, различался другой порог, похожий на многокаскадный порог. Это был первый сюрприз.

Положив рюкзак на берег пошёл обратно за лодкой. Подведя лодку к рюкзаку и положив его в лодку, я проплыл в ней всё-таки не очень-то много, т. к. встречное течение делало лодку неуправляемой. Пришлось снова тащить рюкзак за порог, правда, за ним плёс не внушал мне особенного доверия, т. к. по нему несло пену, словно намекая, на новые пороги впереди.

Тяжело вздохнув, я потащил рюкзак дальше. Опять был многокаскадный порог с небольшими, метров по триста, плесами.

Выйдя к тихому плёсу, без пены на воде, я опять засёк время на обратную дорогу. На этот раз, на весь путь, я затратил только 10 минут.

Когда я провёл лодку за этот второй каскад порогов, было 19 часов. Здесь же я и решил расположиться на ночлег.

Поставил палатку. На концентрированном молоке из яичного порошка приготовил омлет, вскипятил в кипятильнике чай на завтра. Поужинал. Запил за несколько секунд проглоченный омлет кружкой молока. Пожаловаться на аппетит после этих порогов было нельзя. Пройденное расстояние определить можно было только ориентировочно ~ 6-7 км. Температура воздуха в палатке +12ºC.

8 июня 1979 года.

Встал в 9 часов. Позавтракал, снова приготовив на туристической печке омлеты. Сделал во всю сковородку от т/печки 3 омлета, которые запил чаем.

Отплыл в 11 часов. Характер реки изменился – пошли тихие плесы. Ширина реки 25-35 метров. Между вторым и третьим ручьями, течения практически не было. В 1,5 км от третьего ручья русло рек Алтыб раздвоилась. Правый рукав был с явно выраженным перекатом. По левому рукаву река текла быстро, но плыть по нему было можно.

Огибаю остров. Видно, что правый рукав, когда вода спадает, закрывается и течение идёт только по левому рукаву. Почти под прямым углом заплываю в основное русло реки. Место интересное и поэтому выхожу его исследовать.

Мелькает мысль: ни эта ли преслуватая сухая речка?

Видны следы пожара. Много деревьев лежит поросших мхом. Стоящие в большинстве пни, и обгорелые обломки стволов деревьев, изъедены то ли ветром, то ли короедами. Кругом стоят в основном молодые деревья.

Углубляюсь в тайгу метров на двести. Ничего вроде бы интересного больше нет. Выхожу к реке. Иду вверх по течению. Обнаруживаю на одном дереве затес. На другом дереве, уже засохшем тоже различается затёс, с еще кое-где сохранившимися надписями. Читаю:

«1949 год. 9 июля. Работала партия 6

1. Волкова К.П.
2+7. Ф.И.0. (выглядят) неразборчиво и к тому же кем-то были перечеркнуты».

«Лето 195(?) год не то 3, не то 5. Отряд 146 АН СССР

1.Лойников Н.А.
2.Кезин»

Поверх этих надписей ещё написано две фамилии, но разобрать их не было возможности, но зато поверх затеса обвалилась на дереве кора, так что для новой записи природой уже было подготовлено место, и когда я возвращался назад к лодке, то тоже оставил свой автограф:

«1979 год. 8 июня. Поиск ТМ. 1908 г.
Коханов К.П.
(Москва)»

Когда я сел в лодку в 1З часов 32 минуты, чтобы продолжать путь, то после короткого, пронёсшегося в стороне от лодки свиста, увидел смерч (или, как такие небольшие смерчи, местные жители называют «вихо́рь»), который закружился вблизи противоположного берега, почти перпендикулярно моей лодке.

Рваный купол смерча, высотой где-то в метр издавал рёв, наподобие работы подвесного лодочного мотора. Близость смерча и его беспокойный вид не внушали мне особого доверия. Я инстинктивно заработал веслом и прижался бортом лодки к берегу, и там же сразу, обеими руками, схватился за кусты.

И вот смерч взвыл, и понесся к моему правому берегу, как торпеда, врезался в него в метрах десяти от лодки и внезапно затих. По реке пошли волны. Лодку слегка покачало. Было такое ощущение, что это все мне показалось.

Следует отметить: «Подобные смерчи на реках Восточной Сибири совсем не редкость. В 1973 году я наблюдал смерч в нескольких метрах от носа лодки, сразу за порогом Бур, поднимаясь вверх по Б. Ерёме. И тогда, сама внезапность его появления, практически при полной тишине и выросший, словно из закипевшей воды купол, подействовали на меня ещё более удручающе и намного сильнее».

Поплыл, после этой непредвиденной остановки, из-за смерча, дальше. Проплыл островок, за которым пошли плесы с еле влияющими на ход лодки перекатами. Правда, два таза выходил из лодки, чтобы провести её несколько метров вперед, но это мало отражалось на скорости продвижения, даже возможно и ускоряло его, от экономии в этих местах, из-за отсутствия интенсивной гребли, сил.

После 16 часов дня прошел три порога, небольшие по длине, но лодку пришлось разгружать, а рюкзак относить за пороги. После порогов были тихие плёсы, иногда с перекатами, на которые я мало обращал внимания. День сегодня был на редкость солнечным. Хотелось снять штормовку и позагорать.

Опять, где-то на 25 кадре, забарахлил фотоаппарат. Плёнки осталось всего две кассеты. На ночёвку остановился в 18 часов 40 минут. По плёсу несло пену, намёк на присутствие поблизости порога. За сегодня пройдено километров пятнадцать. Нахожусь практически в конце имеющейся у меня карты-километровки, и завтра пойдут совсем мне незнакомые места.

Температура в палатке в 21 час +9 ºC.

9 июня 1979 года.

Встал в 5 часов 45 минут. Позавтракал, уложил вещи и продукты в рюкзак. К рюкзаку привязал палатку, к палатке кипятильник и туристическую печку. Сунул, связанные между собой «инструменты»: разобранный спиннинг, ножовку и лопату за верхний клапан рюкзака, и всю эту трудно поднимаемую конструкцию, отволок к лодке. В корме лодки лежит крышка от ящика, найденная на порогах перед Алтыбом‚ на которую я и ставлю свой рюкзак. Смотрю, не завален ли какой-нибудь борт лодки и затем сажусь сам. Сверху на рюкзак набрасываю, снятую с себя, куртку. Начинаю грести и сразу же за поворотом порог.

Оказалось, что около 8 часов утра я находился совсем рядом с четвертым ручьем. Лодку здесь пришлось разгрузить, т. к. слева по ходу проводки было устье ручья, не широкое, но всё-таки сравнительно глубокое.

Я подтащил рюкзак к устью ручья, затем к нему же подвёл лодку и снова погрузил в неё рюкзак и вместе с ним протолкнул лодку, при помощи весла, через ручей. Сам же, воткнув весло в берег ручья, на котором я стоял, и с его помощью, перепрыгнул ручей.

Правда, шлёпнулся в воду почти рядом с противоположным берегом, но всё-таки сам там не вымок. Эксперимент мог сорваться, и пока бы я вылезал из воды, лодку могло бы унести течением.

От четвёртого ручья снова пошли пороги. Сначала между ними были большие плёсы, затем плёсы стали уменьшаться и превращаться в перекаты между порогами. Приходилось лодку тянуть за собой, правда, больше не разгружая.

В 10 часов 30 минут заплыл в красивую котловину. В большую воду, которую я здесь, два три дня назад, мог бы застать, река явно соединялась с озером, и течение её в этом месте, должно было быть, судя по завалам в начале и в конце озера, не только сильным, но и достаточно бурным.

Озеро, скорее всего старица реки, было длиной метров триста-четыреста и шириной около 100 метров. От реки в данный момент оно отделено перемычкой из кустарника шириной метров десять.

При «въезде» в котловину, по правому берегу, почти круглая лагуна, за поворотом ещё одна, только немного поменьше, что просто диву даёшься, как не хватает рядом с этой лагуной охотничьей базы или хотя бы обыкновенного зимовья. На выходе из этой котловины (или из места со всех сторон окружённого горами) большой плёс, через полтора километра от которого, снова «пошли» пороги, почти такие же, как перед котловиной. В 13 часов решил почаёвничать. Прошёл очередной порог и увидел, что в него втекает вода без пены.

Около 14-00 снова тронулся в путь. Дальше пошли сплошные плёсы. Проплыл с довольно сильным течением речушку со стороны правого берега и даже «вошёл» в её русло.

Около 18-00, после четырёх часов круженья по плёсам (русло Алтыба там удивительно напоминало русло реки Большая Ерёма после впадения в неё реки Большая Чайка) к большому круглому плёсу с ревущим перед ним порогом. Длина самого порога была невелика, но лодку пришлось разгрузить и переносить вещи за порог не менее чем на двадцать пять метров.

Перед переноской вещей пришлось вдоль берега прорубать «дорогу» среди прибрежного кустарника, для более удобной, после переноски вещей, проводки лодки. Но даже после расчистки предстоящего пути, я умудрился правым сапогом слегка зачерпнуть воды, когда нога «соскользнула» в одну из промоин берега, около одного из близких к воде кустов.

По всей видимости, за сегодняшний день пройдено не менее 25 км, так что в общей сложности, за всё время подъёма лодки вверх по Алтыбу не менее 50 километров. Остановился на ночёвку я примерно в километре от очередного порога.

Не заставила себя ждать очередная неприятность во время этого путешествия – что-то стали «барахлить» часы, когда минутная стрелка достигает цифры 12, а часовая находится посередине между делениями часов.

Следует отметить, что сегодня было пройдено ещё одно интересное место, там, где подмыло берег, и деревья провалились в реку, и через них стал протекать ручей. Когда я подплыл к этому месту поближе и сошёл на берег, сначала ничего не мог понять – вода в ручье текла от реки в противоположную сторону. И только на месте провала деревьев, мне всё стало ясно, почему это происходило. Русло ручья шло параллельно берегу реки, и когда берег с деревьями просел, то часть воды из ручья стала с шумом прорываться к реке в месте провала. В тоже время основная масса воды ручья продолжала течь по прежнему руслу в противоположном реке направлении и впадала в реку в метрах ста пятидесяти выше по течению реки со стороны левого берега.

10.

Вчера ещё на берегах у деревьев и кустов были чуть распущенные почки, а сегодня они на них все сплошь зазеленели и у лиственниц становится всё ярче наряд, хотя они ещё до конца не распустили свои мохнатые «иголки».

Перед последним порогом пошла гарь и моя стоянка, собственно говоря, оказалась на этой гари. Слева от палатки две живые ели, кусты можжевельника, а сзади палатки сплошной мёртвый лес (точнее мёртвая тайга).

10 июня 1979 года.

Вчера перевёл часы на час назад с 21-55 на 20-55. Проснулся около 7 часов. Температура в палатке +12ºC. Только успел позавтракать, как началась гроза. Гремит гром, сквозь тент палатки видно, как даже сверкают молнии. Дождь хлещет, словно бьёт барабанными палочками по тенту, и я никак не дождусь его конца.

Ещё вчера начали понемногу донимать комары. Сегодня за завтраком (как и вчера на ужин, приготовил омлет из концентрированного молока с яичным порошком), комары уже надоедливо кружились, и их стало значительно больше. Что ж, скоро придётся мазаться «Детой» – средством от комаров и мошек.

А дождь всё шёл и шёл, и от этого стало очень грустно: вспомнил мать, жену и сына. Поэтому решил им послать мысленный (телепатический) привет и как-то, сама собой начала складываться песня:

По тенту бьёт, как в барабан, дождь грозовой,
Мрак дня, его, опутан сетью молний,
Грохочет гром, его набат, над головой,
Мне о семье, раскатами напомнил:

Который день уже подряд,
Мне эти кедры говорят:
Ты нам не брат, а просто гад,
Почти ведь месяц,
Домой ни строчки не писал,
Жена грустит и мать в слезах,
И сын хотя, ещё и мал, –
Где папа? – как-то раз, сказал,
И был не весел.

Гроза тем временем к концу,
В дорогу быстро собираюсь,
Кручусь в реке, как по кольцу,
И что, конечно, не к лицу,
Как сыну, мужу и отцу,
В её протоках забываюсь.

Который день уже подряд,
Мне эти кедры говорят:
Ты нам не брат, а просто гад,
Почти ведь месяц,
Домой ни строчки не писал,
Жена грустит и мать в слезах,
И сын хотя, ещё и мал, –
Где папа? – как-то раз, сказал,
И был не весел.

Против течения всё вверх,
Веслом ладони натирая,
Я на усталость, не взирая,
Свою им песню пропою,
Чужой мотив перевирая:
И не смотря на сойки смех,
Чтоб не допеть, я не из тех,
Я мимо сойки проплыву,
И пусть она не подпевает:

Привет шлю матери и сыну,
И помню то, что ждёт жена,
Что виноват я знаю сильно,
Заставил их переживать.
Но не нужна́ мне жизнь другая:
«Привет вам мать, мой крошка сын,
Привет тебе мой, дорогая,
Моя жена. Твой Константин».

(Эта песня неоднократно впоследствии правилась, и это хотя близкий, по черновикам в дневнике, её вариант, но вероятно ещё в неокончательном виде).

Отплыл со стоянки примерно в 10-30. Грести стало труднее. Видно, что вода, падая, создаёт, на каждом повороте реки, перекат. Перекатов, как и вчера, очень много, и к тому же складывается впечатление, что река петляет как будто на одном и том же месте.

Примерно минут через сорок, со стороны правого берега Алтыба, проплыл мимо его большого притока. Обследовать приток вглубь в лодке не удалось, так с двух сторон в него свалились два сухих дерева, которые перегородили русло этой реки.

Часа два (в общей сложности, со вчерашним днём – три) вдоль обоих берегов Алтыба шла гарь, но плыть сегодня особенно было трудно ещё и потому, что дважды пришлось пережидать грозу. Через полтора часа ударил гром с молнией с ливнем, который шёл минут двадцать. Я причалил к берегу, надел куртку, поднял воротник, завязал капюшон и сел в кустах на поваленное дерево.

Как только засветило солнце, и улеглись фонтанчики «солнечных брызг» от дождя на реке, тронулся в путь снова. Но через полчаса снова хлынул дождь, с сильными порывами ветра, такими, что пришлось бежать к лодке и вытаскивать её из тихого затона без течения на берег, так как её вполне могло унести этим сильным ветром в реку.

Во время второй вынужденной стоянки, вскипятил чай и выпил пару кружек с сушками. Заодно определил потребность сахара, при гребле вверх по реке против течения – 0,5 кг на 4 дня. Только на одну кружку уходит 10 кусков сахара, так как хочется сладкого, а не подслащённого чая, и не менее двух кружек.

После второй стоянки проплыл два переката, которые при малой воде, вполне могут сойти за пороги.
Где-то после 4-х часов гребли, за вторым таким перекатом, с островком посередине, за поворотом реки с сильно размытым левым берегом и обрушившим в воду вместе с деревьями, на мыске с песком и каменщиками на правом берегу, увидел среди них зеленоватые (в бирюзу) камни.

Их было так много, с игрой на солнце своим матовым глянцем, что это от любопытства, заставило меня причалить к правому берегу. Но это оказались не камни, а что-то напоминающее глину, и так много не только в песке берегового мыса, но и в воде.

Я взял в руку один их этих «глиняных камушков» и без труда раскрошил его пальцами правой руки. Чем-то камешки в раскрошенном состоянии напоминали «пасту гойя» (на основе оксида хрома), которой в армии в 1960-х годах солдаты полировали пряжки ремней и бронзовые пуговицы на парадных мундирах. Взял несколько «камешков» с собой. Далее, по мере подъёма в лодке вверх по реке, специально вглядывался в песочные мысы берегов, но подобной «глины» больше не видел.

В конце концов, – подумал я, – на обратном пути, нужно будет более детально изучить это место, а «глину» в Москве показать специалистам (может быть, она действительно имеет, какое-то отношение к хромовой руде).

Сегодня не сделал ни одного фотоснимка, потому что были похожие, как все за вчерашний день, места. Правда у первого переката в глаза бросился своеобразный моховой с подлеском и кустарником вид тайги. Над рекой много свисающих деревьев, так же немало их упало в реку и тех от которых слышно, как они скрипят на ветру. Иногда мелькает мысль, если грохнется такое дерево, когда будешь проплывать под ним, то мне, наверняка будет очень плохо. К тому же сегодня, правда, выше по течению реки на правом берегу уже с грохотом упало дерево, но только в сторону тайги.

В общей сложности, проплыл около пяти часов. Боюсь, что только проплыл не более 15 км, а река, кажется, и не думает суживать свои берега. Итак, будем считать, что пройдено около 65 км, и я могу подниматься вверх ещё только два дня, т. к. время поджимает и можно не успеть к концу отпуска вернуться домой.

11 июня 1979 года.

Температура в палатке по утрам теперь, всегда, словно в кондиционере +12ºC. Сегодня отправился в путь около 10 часов утра. Принял решение засекать чистое время гребли, так чтобы через час гребли был 15-минутный отдых, при этом какие-либо остановки, в этот расчёт, не должны приниматься.

Встречное течение реки с каждым часом становится всё сильнее и сильнее. На поворотах реки приходиться напрягать мышцы – особенно достаётся правой руке. Всё чаше стали мешать плыть вперёд упавшие в воду деревья. Одно упавшее сухое дерево лежало, как мостик через реку, под которым я проплыл, лишь чуть-чуть пригнувшись.

Наконец-то попалось дерево, полностью перегородившее реку. Пришлось у него отрубить верхушку со стороны правого берега. Когда её рубил, то одну ногу ставил на отрубаемую часть, т. к. у берега было глубоко, и его нельзя было рубить стоя в воде. Это привело к тому, что дерево подо мной, неожиданно, без удара топора, переломилось, и я провалился в реку, зачерпнув при этом полный правый сапог воды. Поэтому часть пути затем проплыл без правого сапога, потому что пришлось сушить и не только его, а также брючину и шерстяной носок.

В другом месте ситуация была похуже. Дерево в месте рубки было толщиной ~ 20 см и весь его ствол, почти весь, был погруженным в воде. Пока его рубил, можно сказать, весь вымок от поднимаемых топором брызг.

Вошёл наконец-то, как мне показалось, в узкое русло Алтыба с очень быстрым течением. По обоим берегам реки цвели маленькие жёлтые кувшинки, с размерами в 3-х и-5-ти копеечные монеты. Пристал к берегу, потому что пришло время отдыха.

На берегу нашёл несколько каменных плиточек, на изломе пористо-серебристого цвета и взял с собой несколько штук. На месте находки поставил на двух лиственницах затёсы, при этом первая лиственница была в два раза толще второй.

После четырёх часов гребли, я сделал большую остановку, вскипятил чай и выпил две кружки с сушками.

Сегодня, когда я зашёл в речку, впадающую в Алтыб со стороны левого берега, надо мной, высоко в небе, завис вертолёт. Потом он развернулся над моей головой и полетел в обратную сторону. Было такое впечатление, что он прилетал специально, чтобы проверить моё самочувствие, но, увидев мой жест, что «всё в шашечку», сразу потерял ко мне интерес.

В конце пятого часа гребли, вошёл в озеро в поперечнике метров триста, (со стороны правого берега Алтыба) проплыл его со стороны правого берега и вышел снова в реку с таким, как до озера, профилем берегов и встречным течением.

Повернул лодку обратно. Место напоминало уже пройденную мной котловину, только не в окружении гор, а тайги. Снова поплыл вдоль берега озера, как мне показалось к либо к другой протоке, либо к правому притоку Алтыба.

Интуиция подсказывала, что это на 100% место слияния Правого и Левого Алтыбов. Из Левого Алтыба, я только что вышел, осталось теперь найти наверняка Правый Алтыб. Поплыл по озеру дальше, оно сначала сузилось, потом снова появился плёс, а дальше, наконец, проявилось и встречное течение воды. Решил плыть до устойчивых (явно выраженных) берегов этой реки, потому что её русло, пока шло в окружении затопленного кустарника.

Течение становилось всё быстрее и быстрее, а река словно хотела пропетлять всю эту, окружённую тайгой «котловину». Когда появился ещё один плёс, быстрое течение реки сразу сникло, затем был другой плёс уже предыдущего, дальше была широкая короткая протока, а за ней открылась даль обширного озера. Встречный ветер начал поднимать ощутимые волны, хотя, это был не сильный ветер, а так, можно сказать, лёгкий ветерок. Поплыл по озеру с правой стороны. Проплыл в этом направлении около 10 минут и понял, что нужно было плыть с левой стороны озера. Пересекать озеро я не решился. Как я потом определил окончательно, огибал тогда озеро 25 минут, на расстоянии ~ 5-10 метров от берега, до того, как нашёл потерянное мной русло «Правого Алтыба».

Оно снова запетляло по «котловине», причём встречное течение снова усилилось и вскоре пошли незатопленные берега реки, с растущими на них берёзами. Затем среди берёз стали появляться лиственницы, а в одном месте, склонившиеся навстречу друг другу с обоих берегов две берёзы, образовали, в совокупности с сучьями, что-то наподобие буквы «А».

Проплыв ещё немного вперёд, я причалил к левому берегу. На молодой лиственнице, в метрах десяти от берега, сделал затёс и на нём написал «11/VI-79 г. Коханов К. П.».

Обратно к Алтыбу нёсся, словно участвовал в олимпийских соревнованиях. Причалил к пригорку, который облюбовал заранее, недалеко от впадения «Левого Алтыба» в озеро. «Большое Право-Алтыбское озеро» было вытянуто приблизительно на Запад, имея в длину, может быть немного больше километра и в наиболее широкой части метров пятьсот.

11.

12 июня 1979 года.

Проснулся около семи часов. Сразу стал искать место для сооружения «базовой избы» для своих последующих путешествий. Нашёл подходящее место на вершине пригорка и стал заготавливать для неё материалы, т. е. брёвна.

Крышу думаю покрыть берестой, потому что здесь её много, так как стволы берёз внутри бересты истлели и от них остались только берестяные трубки.

Ночью плохо спал – видно вчера здорово переутомился. Прислушивался к пению птиц, слышал чьи-то трубные звуки и всплески плававшей в озере рыбы. Акустика была наверно, как в самых лучших концертных залах.

«Брёвна» приходилось искать и пилить в 50-100 метрах от места постройки «базовой избы», где к сожалению, не было сушняка, а пилить молодые красавицы лиственницы не хватало духу, к тому же и не так их там было много, лишь вокруг сплошной березняк и кусты.

Вечером в ближайшей округе сушняк истощился окончательно, и пришлось отправляться в «вверх по реке Левый Алтыб» за примеченным ещё утром стволом дерева у завала, перегородившего реку. Хлопот с этим деревом, у меня было много. Во-первых, с трудом его освободил от стволов, поваленных на него деревьев, при этом пришлось в воде отрубить его верхушку. Во-вторых, нужно было отбуксировать это дерево в бухту к месту моей стоянки, т. к. лодка с таким длинным стволом дерева, стала практически неуправляемой и, в-третьих нужно ещё было вытащить это дерево из воды на берег. Как в Древнем Египте применил катки и минут за пятнадцать «выволок» это дерево на берег, причём его конец так и остался висеть над водой.

Когда я выплывал из «Левого Алтыба», то обратил внимание, что озеро почти не меняет его течения, и река с той же скоростью продолжает течь вниз по Алтыбу.

По всей вероятности, я вчера изучал не Правый Алтыб, а большой правый приток Алтыба в 20-25 километрах от настоящего места слияния Правого и Левого Алтыбов. Но я всё-таки не очень расстроился, потому что эти 20-25 км, по имеющейся у меня дома карте, 25-ти километровке, на самом деле могут оказаться 40-50-ти километрами оставшегося пути.

В любом случае мне нужна в тайге «своя база», как перевалочный пункт, которую я должен завтра закончить, потому что найденных и привезённых с помощью лодки брёвен, для её постройки, по всей вероятности, мне, как я думаю, должно хватить.

Сегодня целый день стояла солнечная и безветренная погода. Ближе к обеду, когда в котелке туристической печки варилась каша, попробовал спиннингом в озере что-нибудь поймать, но с рыбалкой ничего не вышло.

Весь день пил чай с малиной в сахаре. Жажду этот напиток удалял здорово, и пить было приятно. Вечером вместо сахара, размешал в кружке с чаем мёд, и с ним пил такой чай впервые, и он мне тоже понравился. (Я обратил внимание, что при длительных походах, начинает нравиться то, что в повседневной жизни, никогда бы я сам лично, не включил в рацион своего питания).

13 июня 1979 года.

Встал в 8 часов 30 минут. С утра всё намеревался пойти дождь, но потом погода разгулялась, и день был, хотя и облачный, но не таким уж плохим.

Когда выходил из палатки, увидел, что по плёсу, напротив меня, плавает утка. Интересно, сколько уток здесь плавает, когда вблизи, из людей, никого нет?

Что ж, сегодня был снова, день изнурительной работы, конце которого я сделал неутешительную оценку своих физических возможностей, когда написал в дневнике: «Ну, вот, кажется, и всё, на что я способен в этом году!»

Сруб готов, покрыт сверху берёзовой корой, вернее трубчатой пустотелой берестой. Сверху на неё накидал ещё тяжёлые стволы полуистлевших (сгнивших) берёз, чтобы бересту не снесло с крыши ветром. Покачал рукой всю построенную (срубленную) мной «перевалочную базу», чтобы убедиться, насколько она стоит крепко на земле и остался, можно было сказать, доволен всей проделанной мной работой.

Сегодня вечером в первый раз помазался «Детой» (средством от комаров) – одолели всё-таки комары, видно наступила их пора поразбойничать.

На пригорке, где я построил свою «перевалочную базу», когда-то стояла большая геологическая или охотничья палатка, на что указывали вбитые в землю колышки. Надруб коры ели, словно для взятия живицы, сделанный грубо, говорил о том, что люди явно торопились покинуть это место, хотя, сколько можно собрать смолы быстро с одной ели и ещё с двух маленьких ёлочек, то явно не для устранения протечки лодки, а исключительно только для одних «научных целей».

Завтра отправляюсь в обратный путь. Уровень воды в озерном плёсе немного уменьшился – вода отступила от берега приблизительно на 5 см. В своей построенной «базовой избе» оставляю лопату и ножовку до 1981 года. Надеюсь, что никто их из неё не унесёт, по крайней мере, прошу этого не делать, в оставленной мной в «избе» записке.

Хотя маловероятно, что здесь появятся охотники или геологи, тем более кочующие со своими оленями эвенки, которых я ещё в Катангском районе Иркутской области, ещё не встречал. Правда, пожарников, в этих местах, в любое время, могут сбросить на парашютах. К тому же, на их вертолёте в 1972 году, я впервые прилетел на Большую Ерёму, и был высажен ими, ~ в 20 км, выше устья реки Анандякит.

Устал сегодня так, что когда заклеил в палатке на руках ссадины бактерицидным лейкопластырем, с трудом заставил себя из неё выйти, чтобы приготовить себе ужин.

Следует отметить, что я хотя и ошибся в том, что принял правый приток Алтыба за Правый Алтыб, но всё-таки сделал описание его русла достаточно точно, и, если посмотреть на спутниковую карту Катангского района Иркутской области, то в этом легко убедиться:

12.

14 июня 1979 года.

Проснулся, посмотрел на часы и ужаснулся: Боже Мой, уже 11 часов! Сразу засуетился и начал собирать вещи, а когда совершенно «очухался» ото сна и посмотрел снова на часы, то оказалось на самом деле – только около 4-х часов утра. Просто сначала посмотрел на часы, которые были надеты неправильно на руку с перевёрнутым циферблатом, на котором не было цифр, а были только риски, указывающие на время.

Теперь уже ничего не оставалось, как не спеша собираться в обратную дорогу. Первым делом завернул в полиэтиленовый мешок лопату и ножовку и отнёс внутрь построенной мной избы, где вчера для них соорудил специальное место виде узких нар. Над ними сверху на верёвке привязал к стропиле полиэтиленовый пакет с запиской на кальке, написанной карандашом, с просьбой не «уносить» из «избы» мои инструменты – лопату и ножовку.

После того, когда собрал и упаковал свои вещи и продукты в рюкзак и сумку, позавтракал вчерашним вермишелевым супом с тушёнкой, даже не заметил, как прошло около трёх часов. День облачный. Тучки со свинцового цвета основаниями. С утра над озёрным плёсом был туман, сквозь который, тускло, просвечивало солнце, и я удивился, почему не обратил на это внимание, когда неправильно определил по часам время.

Сделал несколько последних снимков места своей последней стоянки рядом со своей «перевалочной базой» – плёнка закончился вся.

Отплыл в 7 часов утра. Течение Алтыба на этом участке реки ощутимое, так что я быстро достиг места, где сделал затёсы на двух рядом стоящих лиственницах. И вот, когда я их увидел, передо мной неожиданно высовывается из кустов голова медвежонка, похожего на «олимпийского мишку» и быстро скрывается в кустах.

Миша, ку-ку, – крикнул я, куда ты? – и выругал себя за то, что не осталось в фотоаппарате плёнки, когда пристал в лодке и начал внимательно осматривать правый берег реки, надеясь снова увидеть этот убежавший от меня олимпийский живой сувенир.

Когда я подумал, что моего медвежонка и след давно простыл, и стал, усаживался в лодке, то вдруг у самого поворота руки, увидел его снова, ходившего почти у самой воды. Но, когда я опять стал приподниматься в лодке, то сразу же увидел и мать медвежонка, к которой, увидев меня, он с испугу бросился искать от меня защиты.

А дальше события перед моими глазами прошли, как в ускоренном воспроизведении немого кинофильма: медведица встала на задние лапы и на них бросилась в реку, остановившись в воде, в полуметре от правого борта лодки, прямо передо мной, стоящим в ней в полусогнутом состоянии.

Сказать, что я испугался, было бы неправильно, на это просто у меня не было времени, потому что сразу же сработал инстинкт самосохранения, который мгновенно заставил меня просто упасть задницей на сиденье лодки и резко взмахнуть байдарочным веслом. И сразу же, в бешеном темпе, бить им с двух сторон лодки по воде, как будто с единственной целью, установить одновременно мировой и олимпийской рекорд по гребле одиночек на дистанции не менее чем два километра.

Правда, установив эти спортивные рекорды, на этой минимальной, в сложившейся ситуации, дистанции, я продолжал грести в том же темпе, ещё почти 10 километров, не потому, что у меня помутился рассудок, а потому что русло реки на этом участке сильно петляло, и была большая вероятность, снова оказаться, вблизи медведицы с медвежонком.

Через некоторое время перед лодкой переплыла реку лосиха, потом затопал прочь от берега, через кусты большой чёрный глухарь, поленившейся даже взлететь, и если к этому добавить ещё уток, которые взлетали почти с каждого плёса, то можно было подумать, что сегодня я попал в зоопарк.

А что я ещё мог подумать, когда снова перед моей лодкой переплыла реку лосиха, и, остановившись на левом берегу, стала смотреть, как я к ней приближаюсь, а потом лениво пошла вдоль берега, повернулась ко мне задом и не спеша стала справлять «малую нужду». Хорошо ещё она не показала в прямом смысле, распространённого в народе выражения, что на таких «учёных», как я на Алтыбе, ей уже можно теперь «срать с крутого берега или с высокой горы», во всяком случае, молча, высказала, всё ко мне своё «уважительное» отношение.

Оставалось только сделать сравнительный хронометраж пройденных участков реки против течения вверх, теперь уже при гребле по ним в лодке, при спуске по течению, вниз:

Пройденное расстояние за 11 июня 1979 года, за весь день, мной было пройдено за 1 час 45 минут.
Через 10 минут я был на месте с бирюзовой глиной, где мне пришлось делать на лодке манёвр, так реку перегородила принесённая водой ветвистая лесина. Пришлось у левого берега отогнать застрявшее в ней бревно и потом уже прошмыгнуть под её ветвями. Вышел на берег и где набрал ещё килограмма два «камешков» из бирюзовой глины сделал на елях три затёса. На первой ели – тройной затёс, а на двух других – по два затёса по бокам так, чтобы их было видно, если смотреть на них в сторону тайги по прямой линии.

Через 2 часа прошёл расстояние 10 июня 1979 года. На место, где тогда стояла моя палатка, примерно посередине его упала сухая лиственница. Не зря же, когда я ставил там палатку, у меня было нехорошее предчувствие на счёт этого дерева, но я всё-таки поставил там палатку, даже не предполагая, что решил сыграть тогда с тайгой в русскую рулетку.

Подошёл к первому, от моей «перевалочной базы», порогу. За ним решил выпить кружку чая, заделать в лодке образовавшуюся выше ватерлинии дырку в лодке и заодно сделать дневниковые записи, всех уже испытанных приключений этого, ещё неоконченного дня.

Через 1 час 20 мин от этого порога дошёл до речки справа с быстрым течением (ширина 1,5-2 метра), которое было заметно даже в большом плёсе. У самого Алтыба в том месте, течение и то было слабее.

Через пять минут после этой речки дошёл до каскада порогов перед котловиной. Эти пороги, которые можно было бы принять за один, который имеет три гребня с широкой пенной бородой с перекатами между ними. Лодку через этот порог (пороги) решил не проводить, а спуститься с них, сидя в лодке и поэтому через 30 минут достиг котловины, где в облюбованной мной при подъёме вверх лагуне, сделал короткую остановку.

После остановки, минут через пять, подошёл к каскаду порогов, между которыми вначале были короткие плёсы, а затем более длинные плёсы вплоть до четвёртого ручья, до которого пришлось плыть около одного часа. В общей сложности весь путь по реке вверх 9 июня 1979 года, был пройден за 3 часа.

После четвёртого ручья до «полуканьона» с отвесной стенкой горы по левому берегу, было два порога, с длинным плёсом между ними, с заметно упавшим на нём течением реки.

На порог около «острова» не стоило обращать внимание, т. к. река делает вокруг него поворот радиусом 50-100 метров и выглядело это так:

13.

Главное было в том, что вход и выход из глубоководной протоки, там находится почти рядом в 30-50 метрах друг от друга.

Расстояние от четвёртого ручья до моей первой стоянки (практически до второго ручья слева в 1,5-2 метрах от него) за 8 июня 1979 года, мной было пройдено за 2 часа 20 минут.

Когда время (сегодня по моим часам) было 19 часов 20 минут, и я находился в пути уже более 12 часов, подошло время остановиться на ночлег. Правда, соблазн, что до зимовья в бывшем геологическом посёлке на Большой Ерёме, оставалось всего около 10 км, был настолько велик, что я решил продолжить путь до этого «посёлка».

Стоит отметить, что на предыдущем этапе от «полуканьона» до «острова», течение почти совсем упало. После «острова» до третьего ручья его практически было трудно заметить, а от третьего ручья до второго – там, на плёсах была, можно сказать, стоячая вода. От второго ручья до моей первой стоянки в 1,5-2 км, тоже был плёс с едва заметным течением воды.

Все эти тихие плёсы, между порогами, сильно уменьшали скорость движения моей лодки, но зато сами пороги стали проходимыми и это заметно экономило время на их прохождение.

Первые каскады порогов, за исключением одного, я прошёл сидя в лодке. Было ни с чем несравнимое ощущение, когда, казалось, что лодка стоит на одном месте, подпрыгивая на гребнях волн, обдавая иногда меня всего брызгами, а само пространство, между гребнями волн порога, словно сжималось, и за какие-то секунды, оказывалось что было пройдено по реке, не менее чем, полкилометра.

Как всё происходило на самом деле, очень трудно передать словами, но если бы я мог посмотреть на себя в это время со стороны, то мог бы заметить, как вдруг я становлюсь предельно внимательным, когда на меня начинает надвигаться пенящийся гребень большой волны и я откидываясь назад, начинаю задирать нос лодки кверху, чтобы подняться на вершину волны, а иногда, не успевая это сделать, прохожу сквозь верхнюю часть гребня, оставляя за кормой несколько всплесков, от срезанной моей лодкой, его верхней части.

Но вот волны, хотя начинают слабеть, но всё равно могут захлестнуть и перевернуть лодку, если течением её развёрнёт навстречу с ними любым её бортом. Поэтому приходится с удвоенной силой орудовать байдарочным веслом, чтобы сохранить прямолинейность её движения, вернее, параллельность бурному потоку воды, который изгибается по руслу реки. К тому же бурный поток реки на порогах, как правило, насыщен водоворотами у врезающихся в него каменных мысов, поросших кустарником, или усеян, внутри него, лежащими огромными валунами, которые иногда безобидно выглядывают из воды или из, накрывающих их, волн.

За порогом часто бывает короткий перекат, а на каскаде порогов, вновь повторение, иногда несколько раз, вышеописанной картины.

Но перед каждой проверкой своей сообразительности и своего вестибулярного аппарата, даже имея большой опыт прохождения любых порогов, нужно всё-таки изучить весь каскад порогов, а проще говоря, пройти пешком вдоль берега весь каскад порогов.

И отметить, лучше в блокноте, чем в памяти, например, то, что сначала в лодке нужно плыть вдоль правого берега, затем плыть прямо посередине потока воды, потом у поворота, прижаться ближе к левому берегу. А там, где русло реки перегорожено валунами или камнями, которых в одном створе больше трёх, лучше, вообще, выйти на берег. Всё-таки лучше провести лодку там, на бечеве вниз за порог, так как есть большой шанс наткнуться в воде на камень, искупаться и потом догонять по берегу, уплывшую вверх дном лодку.

Во втором каскаде порогов, (между первым и вторым каскадами тихий плёс длиной 1-1,5 км), сами пороги не внушали доверия, если разобраться, то по сути это был один порог, только в начале которого можно было различить три гребня волн с быстрым плёсом перед остальной, почти неразрывной частью порогов, на протяжении почти 3-х километров, с торчащими по всему руслу реки камнями, которые сбивали воду в пену, оседавшую на берега реки большими комками высотой до полметра, заполняя собой все прибрежные бочажки с водой (или промоины).

Ничего не оставалось другого, как не пристать там к берегу и разгрузить лодку, чтобы перенести свои вещи за эти пороги. Трудно передать словами насколько путь невдалеке от кромки берега, вдоль реки, с рюкзаком за плечами, тяжёл и неблагодарен. Идти по самой кромке берега нельзя потому, что с рюкзаком весом более 30 кг, прыгать с камня на камень или с кочки на кочку, и при этом не упасть, просто невозможно, к тому, когда уже начинает быстро темнеть и вечер должен вскоре смениться ночным мраком.

За последней грядой последнего алтыбского порога, я был в 21 час 50 минут, затратив на весь путь около часа. Обратный путь к лодке за порогами, хотя он был намного легче, был пройден за 40 минут.

Сегодня я обратил внимание, как вдоль берегов зацвели (загорелись) сплошными коврами оранжевые жарки, местами среди них можно было увидеть кустики гвоздики и какие-то голубые цветочки, напоминающие незабудки. На солнечно-пёчных участках берегов даже зацвела черёмуха, которая уже вскоре зацветёт по всему руслу не только Алтыба, но и по всей Большой Ерёме.

Кустарник уже весь покрылся листвою. Пушистая бахрома лиственниц, сегодня после дождя в полдень, наполнила воздух своим благоуханием, от которого лёгкие, кажется, полностью очистились от городской пыли и копоти.

Когда пришёл к лодке, то решил, всё-таки первую часть порогов проплыть в лодке, и только в быстром плёсе, между первой частью и остальной частью порогов, я пристал к берегу, и намотал на руку верёвку для её проводки по реке. Затем я оттолкнул лодку другой рукой от берега в воду, и сразу же побежал за ней следом, при этом и притормаживая с помощью этой верёвки скорость лодки, и не давая ей налетать кормой на камни.

Правда, иногда мне всё-таки приходилось лезть в воду самому, чтобы столкнуть лодку с камня, на который она садилась днищем, либо направлять её корму к более быстрой протоке, среди торчащих из воды камней или валунов, при этом я несколько раз проваливался в вымоины берега и в щели между камнями.

Но вскоре, то ли сам организм настроился на эту бешенную гонку вслед за лодкой, то ли сама собой выработалась мгновенная реакция на преодолении всех встречавшихся на моём пути препятствий:

При падении, быстро выдёргиваю ногу из щели между камнями, быстро накидываю на голову, свалившуюся шапку, отталкиваюсь рукой от земли или камня и снова бегу за лодкой. Иногда лодка попадает в водовороты и её несёт навстречу основного потока воды. В таком случае, я подтягиваю с помощью верёвки лодку к себе и волоку её вниз по течению, с тем же усилием, как будто снова начинаю поднимать свою лодку вверх по реке.

Прошёл все последние алтыбские пороги в 23 часа 25 минут, затратив на преодоление участка реки, длиной приблизительно 10 км (или на весь путь 7 июне 1979 года), 4 часа 5 минут.

Но каким трудным и нудным оказался путь от устья Алтыба, вверх по Большой Ерёме длиной около 1,5 км к зимовью в бывшем геологическом посёлке.

Практически совсем не осталось сил, чтобы бороться, даже с небольшим встречным течением Большой Ерёмы, на её широком плёсе, но я всё-таки достиг зимовья в 24 часа и там устроил себе «королевский ужин»:

Разогрел на в огне таблетки сухого горючего банку тушёнки, вскипятил воду в кипятильнике для какао, в печку бросил немного дров, которые поджёг тоже с помощью таблетки сухого горючего, поужинал и свалился на нары около 2-х часов ночи.

Конечно, хотелось ещё подвести итоги своего путешествия вверх по реке Алтыб, но понял, что сегодня этого не получится, вернее получится, но только утром, или хотя бы днём.

15 июня 1979 года.

Встал около 9 часов утра. Первым делом сходил за водой и поставил ведро с ней на печь, потом вскипятил воду для какао. Есть совсем не хочется. Когда вода в ведре нагрелась, решил сначала «капитально» вымыться.

День с утра был солнечный и безоблачный. Постелил под ноги полиэтиленовую плёнку, разделся, поставил ведро с горячей водой на один пенёк (чурбак), а два котелка с холодной водой на два других «пенька» и с наслаждением вымылся под палящими лучами солнца с лёгким слегка освежающим ветерком.

Вокруг зимовья начали подниматься метёлки иван-чая, зацвела смородина, покрылся листвой шиповник, который больше сего доставляет мне хлопот:

«За что не возьмёшься, во что не обопрёшься, куда не сунешься или сядешь, везде он с впивающимися в кожу иголками. Без конца их выковыриваешь из рук, проклиная, это весьма ценное, с медицинской точки зрения растение (кустарник)».

После «бани» поставил ведро с принесённой с речки водой на печь снова. Нужно выстирать всё бельё, пропитанное насквозь потом и верхнюю одежду во всевозможной таёжной грязи. В общем, сегодня у меня предстояли самые обыкновенные дела, не имеющие непосредственного отношения к путешествию, для которых, как правило, в дневнике, редко отводится даже пара строк:

Подготовленное к стирке бельё, я положил отмачиваться в горячую воду ведра. Потом я взял спиннинг и пошёл с ним на рыбалку, в сторону порога, который находился от зимовья выше по реке Большой Ерёме. Сначала казалось, что из затеи с рыбалкой ничего не получится, и броски блесны один за другим. были и останутся, не интересными для «местных» щук.

Но вдруг, я неожиданно почувствовал резкий рывок лески, да ещё такой сильный, что катушка с леской сорвалась с удилища и своими ручками ударила меня по пальцам и даже вновь разодрала на одном из пальцев, уже заживающую ссадину. Вся леска спуталась, и мне пришлось бросить спиннинг на землю, и тянуть щуку на берег, держась руками за леску. Щука была, как и у Каёмного озера, килограмм под шесть. Даже один её «ломтик», не уместился бы на моей походной сковородке.

Разжав рот щуки спортивным походным топором, я всё-таки без особого труда вытащил из него блесну, что бывает не так уж часто.

Пришлось бросить эту щуку в небольшую, но глубокую, между камней, лужицу, потому что разделывать мне её совсем не хотелось, так как, во-первых, всё равно всю мне было эту рыбу не съесть и во-вторых, такая щука хороша, если копчёная или вяленная, а не в жареном виде.

И тут, как назло стали наседать комары. Пришлось вернуться в зимовьё за «Детой». Заодно взял с собой на речку разделочную доску, нож и котелок, чтобы принести уже готовое к готовке рыбное «блюдо».

Но разделывать пойманную щуку весом в 6 кг, всё-таки я не стал, и продолжил рыбалку. Снова бросаю блесну из стороны в сторону по всему с быстрым течением плёсу и, наконец, минут через двадцать, мои труды всё-таки вознаградились, и я вытащил из воды щуку весом 700-800 грамм, именно то, что мне было нужно.

Большую щуку я сразу же выбросил обратно в реку. Видимо, бедная рыба совсем обессилила и не подавала сначала признаков жизни, хотя до этого прыгала в лужице, готовая выплеснуть из неё всю воду, но потом, сначала боком, чуть виляя плавниками, она поплыла сверху по водоёму, сделала полукруг, и затем, ударив по воде хвостом, ушла в глубину.

А я тем временем принялся разделывать, пойманную мной, маленькую щуку: почистил её и разделил на части, чтобы хватило и на уху, и для жарки.

На маленькой сковородке, которую я нашёл в подсобном помещении зимовья и отдраенной мной «до блеска», после прибытия в него, ещё до алтыбского похода, уместилось десять, нарезанных ломтиками кусочков щуки. Как следует обжарить с двух сторон ломтики щуки не удалось, первый ломтик, как первый блин, вышел, конечно, комом, но, как и ожидалось, рыба получилась вкусной.

Во время приготовления ухи, стирал, отжимал и развешивал бельё – занятие, хотя было малоприятным, но необходимым. После обеда подвёл итоги алтыбского похода по всем частям маршрута и по пройденному расстоянию.

За основу я взял пройденный путь 14 июня 1979 года, так как в этот день, мной было пройдено всё расстояние вниз по реке Алтыб, от построенной на нём мной «перевалочной базы», до зимовья в бывшем геологическом посёлке на реке Большая Ерёма. Итак, по дням:

Пройденное расстояние

По всем частям маршрута, при гребле вниз по реке Алтыб скорость лодки была ~ 8 км/час, хотя «работать» байдарочным веслом приходилось на полную мощность, но до степени полного изнеможения, я себя всё-таки старался не доводить.

За исключением пройденного пути 7 июня 1979 года, где расстояние известно ~ 10 км, остальной путь был пройдён за 9 часов 5 минут (весь путь 13 часов 10 минут минус путь за 7 июня 1979 года – 4 часа 5 минут). Исходя из скорости лодки при гребле ~ 8 км/час и общего времени гребли за ~9 часов, пройденное расстояние будет 72 км, а с учётом пройденного расстояния за 7 июня 1979 года (10 км) оно составит ~ 82 км. Хотя есть вероятность, что расстояние от моей «перевалочной базы» на Алтыбе, до устья Алтыба, может составлять от 75 до 90 км, вопрос оставался только один, где находится моя база, если не на месте слияния Правого и Левого Алтыбов, то на каком именно тогда правом притоке реки Алтыб.

Прикинуть точнее пройденное мной расстояние от устья Алтыба до его правого притока реки Норионгна, теперь можно, по имеющимся у меня топографическим картам:

14.

15.

16.

После этих предварительных расчётов, я всё-таки решил сделать, в бывшем геологическом посёлке описание зимовья, в котором сейчас находился, а в 1950 годах располагалось начальство экспедиции или геологической партии.

Зимовьё представляло собой избу-пятистенок с двумя отдельными входами в каждую половину дома. Размеры дома 5,5 х 6,0 метров, размеры комнат ~ 2,5 х 5,5 метров. Правая часть дома в данное время использовалось, как зимовьё, а левая, как сарай или подсобное помещение для средств охоты и рыбной ловли. Проёмы окон подсобного помещения заколочены досками. На стенах зимовья полки. Вся мебель зимовья на крестообразных ножках. В окнах крестообразные, остеклённые четырьмя стёклами, рамы.

Вид избы-пятистенка по сравнению с тем, который он имел в 1973 и 1976 годах, изменился. Перед входом в половину дома, приспособленным под зимовьё, появились с сени с дверью, окошком и поленницами дров. Слева от входной двери был стол, справа печка из бочки от бензина, слева после стола двое нар, около окна, напротив входной двери ещё один стол и справа от него ещё одни нары, над которыми ещё одно окно, справа от печки табуретки (скамейка).

17.

Сегодня же я принял решение, что завтра нужно готовиться плыть обратно, чтобы утром 17 июня 1979 года, мне оставалось только погрузить вещи в лодку и оттолкнуться веслом от берега. Расстояние до деревни Ерёмы, по сделанной мной прикидке на очертании русла реки Большой Ерёмы, перенесённой на кальку с геологических карт-километровок в 1973 году ~ 230 км.

16 июня 1979 года.

Встал в 8 часов. Всю ночь надоедали комары. Несколько раз мазался «детой», помогало, но ненадолго, поэтому сегодня решил сшить марлевый полог.

День начал с упаковки вещей. Сначала распределил, что куда положить, то есть, что в рюкзак, и что в сумку. Заполнив сумку вещами и продуктами, убедился, что при этом рюкзак заметно не стал легче, хотя и частично разгрузился.

Поэтому часть продуктов решил оставить в зимовье охотникам или рыболовам:

1. Вермишель – 400 грамм;
2. Соль – 900 грамм;
3. Концентраты (супы и каши) – 1 кг;
4. Подсолнечное масло – 200 грамм;
5. Чай – 1 пачка, 50 грамм;
6. Сухое горючее – 200 грамм.

Вес оставленных продуктов составил 2 кг 750 грамм. Хотя я уменьшил вес груза на обратную дорогу, и ненамного, но как говорят в народе, – «и лишняя пушинка при ходьбе, к земле пригибает».

После распределения груза практически и теоретически, так в рюкзак все вещи не стал укладывать окончательно, но, во всяком случае, в него будет положено меньше груза, чем я нёс его в нём по берегу вдоль алтыбских порогов, пошёл снова осматривать полуразрушенные строения, уже с целью, прикинуть, какие материалы и какую «мебель» можно будет перекинуть в 1981 году на мою «перевалочную базу» на алтыбском озёрном плёсе. Практически всё, что могло мне пригодиться, по крайней мере, из досок, там было. Купить придётся только 5 м² рубероида (или толи) для покрытия крыши, гвозди и кое-какой столярный инструмент.

По возвращению из ознакомительной экскурсии по развалинам бывшего геологического посёлка, я решил нажарить оладьи. На этот раз они получились не хуже, чем в лучшей московской блинной и по виду, и по вкусу.

Вечером часа два шил от комаров марлевый полог. Я не думал, что эта работа, будет настолько такой долгой и кропотливой. Как только полог был готов, я повесил (укрепил его) над нарами и после этого осталось только поужинать.

Для этого я приготовил омлет из яичного порошка с концентрированным молоком. И. можно сказать, не съел, а «уплёл» его вместе с оладьями. Пища оказалась такой калорийной и сытной, что её пришлось запивать крепким чаем. Оладьи остались и на завтрак. Из оставшейся муки получилось чуть больше 0,5 кг оладий и могло вполне хватить на трёх человек, если их съесть сразу.

День сегодня был хороший, солнечный, и только комары мешали, как следует погреться на солнышке, всё время напоминали, что пора помазаться «детой».

Завтра думаю доплыть до Хомакашево, конечно, если позволит погода и течение реки будет при этом, не слабей, чем по пути сюда.

Продукты, оставшиеся на обратную дорогу:

1. Тушёнка – 3 банки;
2. Концентрированное молоко – 1 банка;
3. Яичный порошок – 150 грамм;
4. Гречневая каша, концентрат – 3 пакета;
5. Суп овощной, концентрат – 5 пакетов;
6. Суп куриный, югославский концентрат – 1 пакет;
7. Сахар – 0,5 кг;
8. Сушки – 0,6 кг;
9. Мёд и малина в сахаре – 0,2 кг;
10. Подсолнечное масло ~ 0,25 литра;
11. Сухое, горючее в упаковках по 100 грамм – 1 кг.

17 июня 1979 года.

Встал в 7 часов 30 минут. Развёл полбанки концентрированного молока чаем, вылил в кружку, дополнительно, бросив в неё, пять кусков сахара, и позавтракал оладьями, запивая их этим, разбавленным и подслащённым, концентрированным молоком. Больше ничего мне не хотелось, ни готовить, и тем более, есть.

Положил в рюкзак, подготовленные со вчерашнего вечера, вещи, привязал к нему палатку и укрепил на нём, в сложенном состоянии, спиннинг.

В 8 часов 45 минут отплыл от зимовья. Плёсы были чистыми, без пены, вода в них почти стоячая и скорость лодке придают только при гребле мои мускулы, и это немного удручает.

Гребу с ленцой, берегу силы для порогов. Через 50 минут был у пятого порога. Разгрузил лодку и потащил рюкзак с сумкой за этот порог, вернее, за ¾ порога, до небольшого плёса.

Тащить полегчавшую сумку и рюкзак всё равно было нелегко, как-никак за плечами было около 30 кг, а в руке около 15 кг. Перебрасываешь сумку с руки на руку, но это только самоуспокоение, видимость того, что нести её становится легче, причём, именно так.

После того, как перенёс вещи, вернулся к лодке, и начал её проводку на бечеве по наиболее тихим сливам потоков порога, и как можно ближе к берегу. При этом, старался обходить большие гребни волн, и в тихих омутках, приходилось переплывать в лодке на противоположный берег. Таким образом, особо не спеша, провёл лодку, по этой части порога, до своих вещей. Последнюю часть (¼ порога), два гребня волн с бородой из пены, я проплыл в лодке. Лодку там, хотя сильно покачивало, но волнами её не заливало.

Четвёртый порог я прошёл тоже, сидя в лодке, правда её всё-таки там захлёстывало волнами с обоих бортов, в результате чуть-чуть подмочило палатку и обдало брызгами, лежащую на ней куртку.

Лодка то поднималась вверх по «бороде» порога, то опускалась по ней вниз, так как под её пеной катились вниз гладкие затухающие волны. В конце «бороды» эти волны, натыкаясь на препятствия в виде подводных камней или валунов, образовывали над собой высокие гребни, где течение реки разбивалось на несколько бурных потоков, с небольшими водопадами и водоворотами, на поворотах её русла, в одном месте даже почти под прямым углом.

Большие волны иногда словно подкатывались под днище лодки, и она тогда подрыгивала над этой волной, и скатываясь с неё, оказывалась под встречной набегавшей волной и тогда чтобы, эта волна не накрыла собой лодку, мне приходилось откидываться назад, чтобы нос лодки поднялся повыше и она могла плавно подняться на эту волну, и также плавно спуститься с неё вниз.

А у водоворота или после водопада, где лодку разворачивало против течения, или начинало заваливать на какой-нибудь бок, мне приходилось наклоняться в противоположную сторону или энергично «орудуя» байдарочным веслом, выравнивать направление движения лодки в сторону основного потока воды.

Третий, второй и первый предалтыбские пороги, выглядели так, что лучше было и не пробовать, по ним спускаться, даже в пустой лодке.

Поэтому лодку через них проводил по ним виз на бечеве. Пороги, сами по себе, были не длинные, и вещи нужно было переносить за них, не более чем 50 метров, так как вода отступила от берегов на 10 –15 метров, обнажив ровный, поросший травой, кое-где правда с валунами, самый кратчайший прямой путь, между двумя точками, откуда нести вещи и куда.

Прошёл все предалтыбские пороги в 12 часов 40 минут, затратив на их преодоление ~ 3 часа. После первого (или последнего) порога сделал короткую получасовую остановку. Вскипятил чай и пополдничал вчерашними оладьями.

Снова любовался скалами. Левый берег зачаровывает своей красотой. Который раз проплываю мимо этих мест, в вот охватить их взглядом все, в целом всё никак не сумею, то времени мало, а то такая охватит усталость, что сядешь на валун, смотришь вверх и думаешь, – наверно на Эверест легче подняться, чем посмотреть снизу и сверху, на всю эту фантастику.

Правда в этот раз я всё-таки поднялся на одну из этих каменных стен, как на стену крепости, и даже сделал несколько снимков, но ими разве всё исчерпано или хотя бы частично охвачено то, что трудно передать одними словами.

Если все предалтыбские пороги вытянуть в одну линию. То схематично их можно представить так:

Между 4 и 3, 3 и 2, 2 и 1 порогами тихие плёсы. Самый длинный плёс был между 4 и 3 порогами длиной около 1 км, плёсы между 3 и 2, 2 и 1 порогами были приблизительно одинаковыми, где-то по 0,5 км.

Около 17 часов приплыл к ручью (речке) с ледовой долиной. Речку в прошлый раз я назвал «Ледянкой», хотя сначала хотел назвать «Ледовая». Но что-то в её льдах, под солнечными лучами, было по-весеннему весёлое и звонкое, особенно в неудержимо падающей и скатывающейся с кромки айсбергов, свисавших вдоль левого берега ручья и вызывающей улыбку, капели.

Около устья ручья, со стороны левого берега, ото льда уже освободилось пространство в ~ 150 метров, но по правому берегу леднички ещё подкрадывались до самого устья. И деревья, в расширяющейся долине ручья по-прежнему были покрыты инеем, и за ними всё ещё было сплошное белое ледяное поле, без каких-либо проталин или чернот.

Лёд со стороны правого берега ручья был ещё крепким, и я потом прошёл по нему 50 метров, чтобы вернуться к своей лодке. Перед посадкой в лодку, взглянул в последний раз на ледяную долину и подумал, – «интересно растает ли этот лёд за лето, хотя и так было, понятно, судя по площади лёдяной долины и толщины на ней льда, что этого, конечно, в этом году не произойдёт».

В восьмом часу вечера (после 19 часов) подошёл к устью реки Коно. Перед ним пришлось сделать остановку, так как появилась течь в лодке по левому борту – выскочил гвоздь крепления алюминиевого корпуса лодки. Пришлось пристать к берегу, выгрузить всё из лодки, поставить её на бок, забить гвоздь в ней на прежнее место, и потом залить шляпку гвоздя гудроном, расплавленным в пламени таблетки сухого горючего.

В девятом часу вечера (после 20 часов) был у зимовья в 15 км выше Хомокашево и решил сделать там остановку. Я уже писал об этом зимовье, но сейчас оно показалось мне великолепным, не смотря на то, что головой задеваешь за стропилу (моя «перевалочная база» на Алтыбе и того ниже, где-то 1,5 м, а эта в самом высоком месте зимовья без стропилы – 1,8 м).

Приготовил суп с тушёнкой, постелил постель, над которой повесил марлевый полог, а затем только поужинал, потому что комаров стало набиваться (в зимовьё), как на концерт с участием Аллы Пугачёвой.

18.

18 июня 1979 года.

Встал в 6 часов 45 минут. Позавтракал вчерашним супом сдобренным новой порцией тушёнки. Отплыл в 8 часов 45 минут. Время отплытия совпало со вчерашним днём. Уровень воды упал метра на четыре, хотя может быть и больше, но берега реки достаточно крутые, чтобы такое падение воды в реке смогло бы сузить её русло.

Мелкие пороги ещё только проглядываются, как перекаты, и я не обращаю на них внимания, одно только плохо скорость течения реки всё-таки заметно упало. Остров у устья реки Нерунгны почти весь показался из воды и две протоки, огибающие его, сейчас выглядят одинаково и по-прежнему глубоки, хотя левая протока всё-таки обмелеет и превратится в перекат.

Интересное зрелище представляет собой этот остров, когда плывёшь к нему сверху вниз по течению. Складывается такое впечатление (ощущение), что река кончилась, и ты попал в какой-то речной тупик, так как течении в 0,5 км от него, почти незаметно и только приблизившись к острову вплотную, как его огибают две речные протоки. И вообще, этот остров напоминает пароход, один из тех, которые ещё плавают по реке Лене.

В Хомокашево был через 1 час 45 минут, остановился там для того, чтобы только выпить из термоса кружку чая. У устья реки Бириями тоже сделал маленькую остановку, а следующая была в 6-8 км от моего сарая 1974 года.

На этот раз достаточно точно определил, где находится зимовьё, в котором я отдыхал один день по пути на Алтыб, а также то, что мой сарай 1974 года находится от него в ~ 2 км. Сделал у своего сарая 15-минутную остановку, выгреб из него занесённый водой мусор и оставил в нём коробок спичек и таблетку сухого горючего, положив в стеклянную банку, прикрыв её сверху жестяной крышкой. Перед отплытием прикрыл лаз в свой сарай, с внутренней стороны, дверью.

Теперь моей основной задачей стало точно определить, где находится зимовье перед рекой Сонар, так как зимовьё на Кирикане вполне может быть в 1981 году также затопленным, как и этой весной.

По пути на Алтыб, я отметил два ориентира, для определения места нахождения этого зимовья – ближний и дальний. Ближний это своеобразный березняк и три одиноко стоящие на его фоне дерева (2 рядом + 1).

Дальний ориентир, представлял собой пригорок на склоне горы с сосновым бором на его вершине. К сожалению, дальше был, почти такой же пригорок, только поменьше, и тоже поросший сосняком, поэтому я и его отметил как второй самый дальний ориентир.

И вот теперь, когда я проплыл эти два пригорка на склонах гор и начал вглядываться в березняк, то в первый раз, когда сошёл на берег, понял, что ошибся. Пришлось спуститься по реке ещё метров на двести. И вот показались отмеченные мной деревья, – две лиственницы рядом и в метрах пятидесяти от них ель, – высокая стройная с короткими ветвями, чем-то напоминающая антенну радио – теле-транслятора.

Ниже ели был овражек, по которому бежал ручей. Разумеется, и овражек, и ручей и березняк, всё это было залито водой. И то, что сейчас выглядело, как поляна с поваленными деревьями, было тогда плёсом.

Пошёл по овражку вверх, затем свернул направо и пошёл по склону холма, но зимовья нигде не было видно. Прошёл ещё немного в ту же сторону и просто случайно посмотрел вверх, и к своему удивлению, чуть ли не на вершине холма обнаружил зимовьё. Просто, где я сейчас шёл, всё это пространство было залито водой, и поэтому по пути на Алтыб, мне тогда даже показалось, что зимовьё стоит на берегу залитого речным паводком, озера.

Поднялся к зимовью. Вошёл внутрь. Всё в зимовье было на высшем уровне, таёжного строительства. Главное был в наличии весь необходимый для сангигиены хозяйственный инвентарь (вёдра, таз, кастрюли и чайник). Был значительный запас продуктов и даже на гвозде. висело в чехле, охотничье ружьё.

Перпендикулярно от зимовья пошёл к реке и определил, что лодку поставил в 150 метрах выше зимовья, то есть всё-таки, до него, не доплыл. В 200-250 метров от этого места, со стороны правого берега Большой Ерёмы, в неё впадала речка. Нашёл это место на карте (нарисованной схеме русла Большой Ерёмы) и сверил эту речку с обозначенными на ней её притоками.

Когда поплыл дальше, ещё раз перепроверил свои уточнения местоположения этого зимовья, показалось, вроде бы, что сделал их правильно. Так появился четвёртый ориентир определения, где находится это зимовьё, чтобы на экстренный случай было бы мне, где переночевать, в 1981 году.

У зимовья почти напротив устья реки Кирикан был в 21 час 00 минут Учитывая, что зимовье перед устьем реки Сонар искал полчаса, и ещё полчаса изучал его и возвращался к лодке, то вероятно, мог быть у зимовья на Кирикане и в 20 часов 00 минут.

Приготовил омлет из яичного порошка с концентрированным молоком, то и другое, наконец, кончилось. Затопил печь. С пола в зимовье начали подниматься испарения, и оно быстро заполнилось сизой дымкой тумана. Решил больше дров в печь не подкладывать, потому что спать, как в парилке совсем не хотелось.

По берегам Большой Ерёмы всё больше и больше попадалось мест в цветущей черемухе, цветут уже и какие-то другие цветы, названия которых я, к сожалению, не знаю. Но их по сравнению с жарками на полянах и с жёлтыми лилиями (кувшинками) в воде у берегов и не так уж много.

19.

Ствол в зимовье покрыт стволами небольших деревьев. Вода, залившая зимовьё, их сильно покоробила. Когда я 26 мая 1979 года вошёл в зимовьё, стволы этих деревьев, тогда плавали.

Берег реки, по сравнению с 1976 годом, обвалился, а там, где стоит зимовьё, ещё сильнее, осталась узенькая дорожка, шириной примерно 1 метр, между ним и деревьями, словно повисшими над обрывом. Судя по следам от воды на грунте обрыва, вода, затопившая зимовьё, упала здесь, не менее, чем на 5 метров.

19 июня 1979 года.

Как всё-таки приятно спать под марлевым пологом. Комары звенят над самым лицом и даже немного убаюкивают, злятся, ну и Чёрт с ними.

Сегодня день не в пример вчерашнему и позавчерашнему. Небо затянуто пеленой облаков, сквозь которые тускло просвечивает солнце.

Быстро позавтракал вчерашним омлетом с чаем, собрался в путь и отплыл, когда было около 9 часов утра.

Сегодня нужно было в первую очередь определить (более точно) местоположение зимовья, вниз по течению, в ~ 15 км от устья Кирикана. С реки, по пути вверх по течению на Алтыб, зимовьё было хорошо видно, но вода упала и теперь плывёшь словно в «овраге» и поэтому его можно легко «проскочить».

Зимовьё оказалось видимым с реки и примерно в том же месте, на котором я его отметил в своей копии русла реки, которую я снял с карты геологов в 1973 году, отметив только его ориентиры:

«Сначала проплываешь остров, потом подходишь к перекату, в большую воду состоящему из множества островков, длиной 3-5 метров, с несколькими кустами на каждом. Когда вода падает остаются одна или две протоки со стороны левого берега и, сразу же за ними, стоит зимовьё.

20.

Вскоре после этого зимовья река начала петлять, можно сказать, как будто вокруг одного т того же места. А тут ещё, сначала робко, а потом сильней стал «накрапывать» дождик. Небо вроде бы не сулило (не предвещало) грозы, и я продолжал грести дальше.

Через два часа пути (гребли) после зимовья, сделал остановку, выпил кружку чая и доел оставшийся после завтрака омлет.

Наконец река кончила петлять, и за её последним поворотом, я вышел на «оперативный» речной простор и почти сразу увидел вдалеке правый берег устья реки Большая Чайка. Река оправдывала своё название, чем ближе я приближался к устью реки, тем чаще стали встречаться, пролетавшие надо мной чайки.

Сразу за устьем реки Большая Чайка, показались строения бывшего жилого посёлка (деревни) Усть-Чайка. Небо тем временем потемнело и вдали стали слышаться раскаты грома. Когда я пристал к галечной горке (у места, где была обогатительная фабрика экспедиции 1950-х годов), уже начинал капать дождь. Поэтому пришлось накрывать рюкзак и сумку полиэтиленовой плёнкой, и только затем привязать лодку к кусту и после отправиться к ближайшим от берега постройкам.

21.

Что характерно для Усть-Чайки, там все дома. приспособленные под зимовья, кроме самого дальнего и бани, на входных дверях с висячими замками. Около, собственно говоря одного дома, с висячим замком на дверях, который возможно используют, в качестве временного жилья, внутри, около окна, лежала собака, которая прореагировала на меня, слегка приподняв голову и даже не встала. Можно было даже подумать, что её хозяина задрал медведь и она может быть, его всё ещё ждёт. Правда, это маловероятно, так как эту собаку видел Саша Каменный ещё 26 мая 1979 года, когда мы (я, Костя Юрьев и Саша Каменный) рядом с этим домом ужинали, сделав в Усть-Чайке остановку, при заброске меня с лодкой, из Ерёмы до зимовью рядом с устьем реки Кирикан.

А настоящий дождь тем временем, всё-таки пошёл и мне пришлось укрыться от него в бане, на двери которой, хорошо, что ещё не было висячего замка. В ней я и нарисовал план оставшихся строений Усть-Чайки и заодно внутренностей самой бани.

22.

Дождь тем временем перешёл в моросящее состояние, и я снова тронулся в путь, так как решил заночевать в отремонтированном зимовье в 10 км. ниже Усть-Чайки. Добирался до него я 1 час 30 минут. Примерно на полпути до этого зимовья проплыл в лодке порог, где мы с Володей Ерошичевым искупались в 1976 году, а затем ещё и промокли во время дождя в этом зимовье.

Зимовьё теперь имело вполне приличный вид. Потолок отремонтировали, крышу покрыли толем и внутри него больше не было никаких подпорок.

23.

Первым делом я затопил в зимовье печь и поставил на неё чайник. В кипятильнике приготовил овощной суп, а туристической печке гречневую кашу, сразу из трёх оставшихся пакетов, при этом, и в овощной суп, и в гречневую кашу, добавил тушёнку.

На ужин съел только один овощной суп, потому что и этого оказалось достаточно, чтобы наесться. Постелил постель (вниз под спальный мешок постелил спальный мешок-одеяло так, чтобы им можно было и дополнительно укрыться) и сверху натянул марлевый полог.

Забрался под полог и сделал путевые записи о сегодняшнем дне. Писать правда было не совсем удобно, зато комары не кусали. За сегодняшний день было пройдено ~ 50 км. Завтра предстоит проплыть ~ 70 км, так, что если позволит погода и настроение, завтра буду в деревне Ерёма пить чай.

20 июня 1979 года.

В стал в седьмом часу утра. Позавтракал, собрал не спеша свои пожитки, вымыл кипятильник, кастрюльку с кашей засунул обратно в туристическую печку и завязал в авоське так, чтобы крышка от кастрюльки не открылась ни при каких обстоятельствах, ни в лодке, ни при её переноске через пороги.

День был пасмурный, за зимовьём белыми малюсенькими колокольчиками, цвела брусника и попался на глаза даже ирис, цветок напоминающий сине-голубую собачонку, разумеется не обычную, а сказочную.

(И главное на ветке дерева, вблизи зимовья, висел мой удлинённый пусковой шнур для подвесного мотора «Вихрь», который я отрезал от причальной верёвки своей лодки, когда он, от своего пускового шнура, рядом с этим зимовьём, вдруг перестал запускаться. Вероятно, мои друзья из Ерёмы, возвращаясь домой, в этом зимовье и переночевали, так как было трудно тогда понять, зачем им было нести от лодки с реки этот шнур к зимовью).

Отплыл от зимовья в 8 часов 25 минут. Не прошло и часа, как заморосил дождь. Перед зимовьём в ~ 6 км от порога «Бур» (остров на реке с двумя протоками – малой с небольшими плёсами с левой стороны и большой бурной от него справа), меня настигла гроза.

Сверкали молнии, гремел гром, и сама гроза несла надо мной ливень, как река воду на пороге, какими-то зигзагообразными волнами, которые одна за другой проносились над лодкой и неслись дальше вниз по реке. Даже шум и интенсивность дождя между этими волнами заметно уменьшались. Бесконечные фонтанчики, поднимаемые дождём над поверхности воды в реке, словно и не думали падать обратно в реку, поднимаясь на 10-15 см, и только у самой своей верхушки, сужаясь и набухая, шарообразной каплей.

Эти фонтанчики, словно поднимали над собой лодку, и она держалась на них, словно йог на гвоздях, но в отличии от него, по этим «гвоздям», она ещё слегка подпрыгивала и перемещалась. Но скорее всего это был плод моего, возбуждённого грозой воображения, чем это буйство стихии хотя бы немного могло полностью отражать всё то, что происходило тогда в реальных условиях.

Со своей наивысшей интенсивностью гроза шла около 10 минут, при этом берега реки, практически скрылся из вида и рассмотреть на них мелкие подробности пейзажа, можно было, если смотреть на любой берег с лодки только перпендикулярно.

После этого ливня деревья, трава и цветы, словно засверкали новыми яркими красками и только продолжавший моросить дождь, немного портил впечатление от вида, принявшей холодный душ, таёжной природы.

От зимовья в 10 км. ниже Усть-Чайки до порога, в котором искупался в 1976 году, я плыл чуть больше часа, а от порога до зимовья в 6 км от порога «Бур» ~ 27 минут. Зашёл в это зимовьё, с двухскатной крышей, которая имела только один каркас без покрытия, чтобы только, хотя бы, немного отдохнуть и еле нашёл в ней место, где в зимовье на голову не капала вода.

24.

Отплыл от зимовья в 11 часов 55 минут. В это время из-за туч выглянуло солнце и стало, а может мне показалось, что даже жарко.

Через 35 минут достиг острова порога «Бур». Остановился у первого «порожка» на протоке вдоль левого берега Большой Ерёмы, а их, с небольшими «плёсиками» между ними, здесь 7-8 штук (в зависимости от уровня воды в реке выше порога) на протяжении около 1 км. По правой протоке я один раз поднимался на моторной лодке, примерно при таком же уровне в реке и в этом году по пути на Алтыб, когда уровень воды был значительно выше. Вот, где бы без моря можно было почувствовать сейчас шторм. Когда прошёл по берегу всю левую протоку, то понял, что кроме дух последних порожков. Можно проплыть её, сидя в гружёной лодке. Правда немного смущал последний «проходимый порожек», с тремя торчащими из воды в разных местах камнями, но я и его всё-таки решил проплыть в лодке.

И что же, как я не пробовал маневрировать между этими камнями, всё равно умудрился налететь носом и бортами лодки на все три камня, но лодка либо сама отталкивалась от камня, либо я от него отталкивался веслом и помогал им лодке огибать два других камня.

Когда я пристал к левому берегу перед последними двумя «порожками» и разгружал лодку, то увидел, что к порогу «Бур» стала быстро приближаться грозовая туча. И мало того, всё за ней небо до горизонта, было чёрно-синего цвета, без каких-либо просветов. Пришлось быстро преодолевать ~ 50 метров до конца последних двух порожков, чтобы поставить там на сухом месте, рюкзак и сумку, рядом с «омутком» с обратным течением и накрыть их полиэтиленовой плёнкой.

Когда начал проводить лодку за эти «порожки», пошёл дождь, быстро перешедший в грозу и привязывать лодку к кусту, рядом с «омутком» мне пришлось перед самым начавшимся сильным ливнем.

Что ж, повернулся к реке спиной, сел на корточки, поднял воротник куртки, капюшон уже был поднят перед началом проводки лодки, и стал, в такой неприличной позе, пережидать разгул стихии:

Жутко сверкали молнии, гром грохотал казалось прямо над самой головой на протяжении 15-20 минут. Потом всё стихло, ливень закончился, и снова заморосил уже сегодня привычный простой безобидный «дождик». А тучу погнало ветром вниз по реке и там, на горизонте, сверкали треугольные молнии и доносились до меня оттуда, приглушённые раскаты грома.

Погрузив вещи в лодку, снова тронулся в путь, перед этим, правда, правда около ведра воды, вычерпал из лодки.

В 14 часов 15 минут был у зимовья перед порогом «Явкит» («Евкит»). Между порогом «Бур» и порогом «Явкит» ~ 4 км и на этом расстоянии было несколько небольших «порожков», которые при малой воде, конечно выглядят, как настоящие пороги. В зимовье на пороге «Явкит» я решил пообедать. Двойная порция гречневой каши с тушёнкой и две кружки чая, быстро подняли упавшее, значительно «ниже зимовья», моё, подмоченное ливнем, настроение.

Дождь тем временем стих, робко проглядывало из-за туч солнце, местами стала проступать яркая синева неба.

(Чем интересен порог «Явкит» – это почти круглым омутом перед порогом, который я в 1973 году принял за метеоритный кратер и даже измерил его глубину веслом. Она оказалась тогда чуть больше двух метров, практически во всех местах этого омута).

После порога «Явкит», с которого спустился в гружёной лодке, я проплыл, также не разгружая её, ещё четыре порога.

Эти пороги не вызывали при прохождении каких-либо затруднений, я даже не приставал перед ними к берегу, чтобы оценить обстановку, а только приподнимался в лодке в полный рост и определял место более плавного слива воды и затем туда и направлял свою лодку, иначе есть вероятность, что лодку может захлестнуть волнами, потому что, когда она входит в порог, как я уже отмечал, пространство в нём словно сжимается так, что даже кажется лодка стоит на одном месте.

И поэтому лодка, на самом деле, часто становится, при прохождении порога, неуправляемой из-за моей замедленной реакции, как-то изменить направление её движения греблей или торможением при помощи даже сильных, но бесполезных ударов по воде, байдарочным веслом.

По-прежнему плыву по реке не меняя темпа гребли, через каждый час, отдых 10 минут, и как я говорил уже раньше, учитываю только чистое время гребли, вне зависимости от каких-либо в пути остановок. Через два часа гребли доплыл до порога «Ворон» («Орон»). Его слышно за несколько километров и хотя он и не большой по длине (всего-то основной слив в это время был ~ 200 метров), но «горластее» порога «Бур» и поэтому только на это расстояние и пришлось мне переносить свои вещи.

И снова, как будто я тяну за собой на верёвке, стала приближаться грозовая туча. Правда были всё-таки обнадёживающие в небе голубые просветы, да и ветер тоже казалось, гнал её в сторону, но за порогом «Ворон», я всё-таки вещи, на всякий случай, закутал в полиэтиленовую плёнку.

Когда я проводил по порогу свою лодку, из-под ног, неожиданно выскочил маленький утёнок. И скорее, даже не поплыл, а побежал по воде у самого берега, выскочил в одном месте на большой камень, огляделся вокруг, словно боясь, что заблудится, и видя, что я с лодкой опять приближаюсь к нему, снова побежал по воде.

Но когда спускаешь на верёвке лодку на пороге вниз по течению, то и сам бежишь за ней, вокруг бочажков (вымоин), кустов и валунов вдоль берега и одновременно следишь, чтобы она не воткнулась в берег или не села на подводный камень и её бы там не перевернуло сильным и бурным течением воды.

В результате я опять догнал утёнка. Я тогда был для утёнка, настигающим его врагом, и ему с одной стороны выскочить на берег и там спрятаться было страшно, вдруг его там поймают, а броситься в другую сторону, в бурную реку, было ещё страшнее и ему, потому что такое сильное течение воды, явно было ещё не по силам его «лапкам», вот он и метался у меня под ногами, пока я, не зашёл в воду, чтобы удерживать лодку прямо в потоке воды, и, наконец, его не обогнал.

Утёнок со всех ног несётся по воде вдоль берега обратно, где-то вдали в ответ на писк утёнка, крякнула его мать и всё стихло, как будто и не было, у него со мной, такого странного соревнования, из которого этот утёнок «вышел» явным «героем».

Быстро гружу вещи в лодку, и надеюсь, что если и будет гроза, то всё равно буду продолжать плыть, потому что, какая разница, где промокнуть, – в лодке или сидя под дождём на берегу.

Отплыл от порога «Ворона» в 18 часов 15 минут и почти сразу, минут через пять, начался дождь, который быстро перешёл в ливень, во время которого загрохотал гром и засверкали молнии. Не обращая внимания на этот разгул стихии, я всё равно продолжал грести, не без злорадство думая, что
подобный ливень я сегодня видел и этот меня уже точно ничем не удивит.

Оказывается, в момент этих раздумий, я сильно заблуждался, но понял это только в том момент, когда дождь обрушился на меня, словно стена и было такое ощущение, что уже идёт не дождь, а с неба начали сыпаться камни, так как рядом с фонтанчиками брызг на реке, от дождевых капель, были явно сосем «не дождевые всплески воды», словно от брошенных кем-то с берега, в сторону лодки, действительно крупных камней.

По сути, так оно и оказалось, потому что вместе с дождём с неба, по реке и по её берегам, неожиданно, сильно ударил град.

Градины были в основном диаметром 5-10 мм, но явно были и такие экземпляры, которые были диаметром более 20 мм, но самое интересное было в том, что лодка стала быстро при этом граде заполняться водой, как будто в её днище образовалась большая пробоина и поэтому мне пришлось экстренно приставать к правому берегу.

Весь берег реки, уже к этому времени, был покрыт, как снегом, слоем из «ледяного градового гороха», а град и не думал выдыхаться и всё продолжал сильно бить и не только по реке и земле, но и по моей голове и рукам, которые сжимали байдарочное весло.

(Вот тогда меня выручила, взятая мной на всякий случай, крышка от фанерного ящика, которую я использовал для чистки и разделки рыбы, в качестве «разделочной доски». После выхода с лодки на берег, я присел на корточки, прикрыл голову этой фанерой, и стал ждать, когда же, наконец, прекратит свирепствовать, сваливший, как Чёрт на мою голову, во время ливня и грозы, хотя бы этот град).

К тому же во время града, как-то вдруг стемнело, и я грешным делом подумал, не дай Бог, что этот разгул стихии, мне придётся пережидать, ещё несколько часов,

К счастью минут через двадцать, град прекратился, и ещё минут через десять, и ливень поутих, и снова просто заморосил дождь.

Около 19 часов, вычерпав из лодки, на этот раз больше, чем два ведра воды, и поискав безуспешно на берегу, ледяные булыжники, которые скорее всего рассыпались от ударов об землю, я поплыл дальше, надеясь наверстать упущенное, ввиду незапланированной остановки, время, чтобы «пройти» по Большой Ерёме и Нижней Тунгуске, оставшиеся 30 км до деревни Ерёма, и быть там, хотя к 23 часам.

Поэтому я (Константин Парфирьевич), как чемпион СССР на соревнованиях, «мастер спорта по гребле на байдарке» Владимир Парфенович, интенсивно «заработал» байдарочным веслом, и наверно установил бы новый спортивный рекорд, если бы не новое за этот день «наваждение» – над рекой начал подниматься густой туман.

Сначала туман немного относило в сторону правого берега. и видимость по реке на некоторое время, увеличивалась. Но затем всю реку накрыла сплошная белая пелена так, что стало трудно разглядывать очертания берегов, чтобы придерживаться центра русла реки, особенно на её поворотах, где стали попадаться перекаты. Над перекатами туман был ещё гуще, а тут ещё вдали снова загрохотал гром и мне показалась, что снова стала приближаться гроза, которая сегодня преследовала меня целый день.

В сплошном тумане, когда проплыл 1 час 20 минут, стал пристально вглядываться в очертания левого берега, чтоб не проплыть мимо зимовья в ~ 17 км от деревни Ерёма. Хотя там место было хорошо приметное, с одиноко стоящими большими деревьями за поворотом реки, но в таком густом тумане, мне казалось, что его можно было легко «проскочить», так как местность впереди просматривалась на очень незначительном расстоянии. Но за очередным поворотом реки туман немного рассеялся, может оттого, что левый берег там был покруче, и место было открытое, так что зимовьё сразу мелькнуло перед глазами, и также сразу зафиксировалось в сознании, где мне лучше всего было причалить к берегу.

Теперь туман мне больше не мешал, правда разгружать лодку пришлось снова под дождём и под ним же перетаскивать в зимовьё свои вещи. Под дождём пришлось ходить к реке и за водой, но как назло в зимовье не оказалось ни ведра, ни чайника, правда я нашёл под настилом крыши пустую трёхлитровую банку и в ней принёс воду. К тому же в зимовье у входной двери на гвозде висел умывальник, который я снял, отнёс на речку, где его внутри вымыл и в нём же тоже принёс в зимовьё воду, чтобы из него там умыться.

Только после хождения за водой к реке, затопил в зимовье печь и произвёл осмотр предстоящего места ночёвки. Около нар по стенам протекала с крыши вода. На нарах слева от входной двери, промокло изголовье, на нарах справа, где лежал матрас, промокла его середина.

Придётся сверху марлевый полог, над нарами слева, накрыть сверху полиэтиленовой плёнкой. А пока на печь поставил в своей кастрюльке, от туристической печки, греть воду. Хочу вымыть голову, вдруг в деревне Ерёма не помоюсь и может быть в ней опять останусь без бани. В итоге, после «бани» и ужина, спать лёг только в 24 часа.

25.

21 июня 1979 года.

Встал в 9 часов утра. Солнечное утро с лёгкой вуалевой дымкой высоких «облачков». Готовлю завтрак, сегодня для него последняя банка тушёнки и чай с мёдом и с крошками от оставшихся в пакете, сушек. Практически продукты закончились все. 4 пакета концентратов и полпачки чая, я оставил в зимовье у порога «Явкит».

Осталось:

1. 3 пакета концентратов;
2. 3/4 пачки чая;
3. 50 грамм мёда;
4. 0,5 банки растворимого кофе.

Отплыл от зимовья в 10 часов 45 минут. Небо к этому времени почти сплошь было покрыто грязноватого цвета облаками, что мне не предвещало ничего хорошего, но пока ещё светило солнце и вдоль реки ещё радовала полоска голубого неба.

Река здесь имеет много мелких перекатов, разделённых между ними плёсами с быстром течением, поэтому первый час пути прошёл незаметно, а скорость лодки только радовала. Если при гребле вверх по реке, перекаты вызывали досаду, то при гребле вниз по реке, они уже были в радость.

Такова жизнь, что в одной и той же ситуации, при разных обстоятельствах их рассмотрения, если что-то было плохо, то это не значит, что в ней что-то в дальнейшем, не сложится, даже очень хорошо.

После часа такой гребли, можно было, конечно, обойтись без десятиминутного отдыха, но я не хочу менять установленный мой же ритм плавания, к тому же, когда я перестаю работать веслом и вытягиваю в лодке ноги, её всё равно несёт вниз по течению. Есть время пофилософствовать, но мысли лениво «ворочаются» в голове и удручающие небо своим видом, только торопит, словно мне намекая, – «как бы эти десять минут отдыха, не вышли для тебя боком».

Прерываю отдых и снова начинаю грести. Через 10 минут слышу рёв от запуска подвесного лодочного мотора и вижу, как за поворотом реки, «улетает» от меня вниз по реке моторная лодка. За следующим поворотом реки лодка делает остановку и из неё выходят трое мужчин. Один из них с топором стал подниматься по крутому обрыву к тайге, второй рядом с лодкой приступил к чистке кастрюли, а третий, севший на нос моторной лодки, стал наблюдать за движением моей лодки.

[Повторялась ситуация 1973 года, когда подплывая к порогу «Ворон», я увидел, как к нему снизу подплыла моторная лодка с двумя мужчинами и мальчиком. Тогда они меня увидели не сразу и поэтому двое мужчин сразу вышли на берег, привязали к носу лодки шест и приготовились к её проводке через порог. Но в то время, когда один из мужчин забросил себе верёвку на плечо, а другой оттолкнул лодку шестом от берега, я успел причалить к левому берегу и поднялся в лодке, чтобы выйти из лодки и начать её проводку вниз по порогу.

Реакция у мужчин, которые неожиданно увидели меня, была очень странной, для любого человека, если бы он в это время наблюдал за нами со стороны противоположного берега, потому что мужчины сразу прекратили подъём моторной лодки, а я, как будто не замечая их, продолжал спуск с порога своей лодки. Моторная лодка мужчинами была быстро причалена к берегу и привязана к кусту, после чего один из мужчин стал имитировать разведения костра, а второй, достав из лодки спиннинг, также явно стал имитировать рыбную ловлю.

Когда я подвёл свою лодку к их моторке, то увидел в ней две большие бочки, чем-то напоминающие градирни у тепловых электростанций в системах оборотного водоснабжения, с широкими днищами и узким верхами с закрытыми крышками. В лодке был целый арсенал вооружения, карабин, охотничья двустволка и малокалиберная винтовка. Мужчины представились «рыбаками», а я «геологом» из партии, ведущей разведку в районе выше Хомокашево до Усть-Чайки, которому срочно понабилось встретиться с начальством в Ербогачёне.

Что я не простой геолог, на этого указывало отсутствие у меня карабина и ружья, что для охотника и рыбака в тайге не характерно и смутно могло указывать им о наличии в моей командирской сумке на ремне, «Пистолета Макарова».

Когда мне мужчины сказали, что они плывут «рыбачить», я сделал вид, что им поверил, но поинтересовался зачем плыть так далеко, когда в 1973 году, щук можно было ловить в Большой Ерёме на любую железку с крючком, лишь бы она быстро тонула. И не обязательно спиннингом, можно даже ловить щук просто привязав к палке 1,5 метра лески и к ней блесну.

Нет, - тогда мне сказали мужчины, - нам щука не нужна, а нужна рыба поблагороднее, как сиг, на худой конец - язь, а я подумал, что скорей всего им из «рыбы» нужен лось, а может даже два.

Конечно, по тем временам, эти мужчины считались браконьерами, - хотя для чего они охотились? – ведь не для того, чтобы продавать кому-то «сохатину», - кто бы её там купил, - а чтобы кормить мясом свои семьи. Говядина в 1970-1980 годах тогда в деревнях Красноярского края и Иркутской области, вообще, не продавалась, да и в магазинах городов её можно было купить не всегда и лишь в три-четыре раза дороже, чем в магазине, только на рынке.

Выяснив, что я не представляю для них никакой опасности, мужчины стали тянуть лодку по порогу вверх, но порог оказался, явно их намного сильнее, так, что им двоим, я понял тогда, с ним было не справиться, и мне пришлось этим мужчинам помогать, подталкивая лодку вперёд, упираясь двумя руками в её корму. Втроём лодку оказалось поднимать за порог «Ворон» намного легче, так что, только после того, как я оказал тогда посильную помощь «браконьерам», и попрощался с ними за порогом, только тогда снова продолжил свой путь по реке в деревню Ерёма].

26.

На этот раз я не стал интересоваться, кто эти мужчины (мне и так было понятно, что они без лицензии на рыбную ловлю и охоту, и, тем более, без «Свидетельства», которое было у меня), и почему моё присутствие на реке, их так взволновало.

Говорить мне с этими мужчинами совсем не хотелось, так как я встретился с ними в нескольких километрах от устья Большой Ерёмы, можно сказать, в тех, кем только «не обжитых местах», всеми рыбаками и охотниками из жителей Ербогачёна и Преображенки, не говоря о тех, кто живёт в деревне Ерёма.

Течение перед устьем Большой Ерёмы, на её плёсах, резко упало, чувствовалось, что уже совсем рядом Нижняя Тунгуска. Я думал, что у устья Большой Ерёмы встречу, вообще, стоячую воду, но ошибся, так перед ним был ещё один перекат, и течение явно ощущалось, и могло быть ещё быстрее, если бы не дул в это время сильный встречный ветер.

От зимовья в 17 км от деревни Ерёма до устья Большой Ерёмы, я доплыл за 1 час 45 минут. По самой Нижней Тунгуске в это время гуляли большие волны, как на некоторых пройденных мной порогах и слегка захлёстывали лодку, особенно когда я поплыл «по диагонали», к её правому берегу. Плыть нужно было 200-250 метров, но течение реки, не смотря на встречный ветер, всё-таки заметно относило лодку вниз по реке.

На правом берегу я вышел не песчаную косу, вычерпал из лодки воду и снова поплыл вниз по течению Нижней Тунгуски в 5-10 метрах от правого берега. На обоих берегах Нижней Тунгуски паслись коровы. На левом берегу реки была ферма, а напротив, на правом берегу стояла лодка с молочными бидонами. За песчаной косой показалась на правом берегу деревня Ерёма. Показалось, что она совсем рядом, а на самом деле до неё было 1,5 км.

Подплываю к лодочным стоянкам на песочном пляже. Вскоре река ещё дальше отступит от берега и тут уже появятся песочные дюны.

К лодке подходит Костя Юрьев с сыновьями. Он говорит мне, что уже думал, если я сегодня не приплыву, в субботу взять побольше бензина и с Сашей Каменным, снова подняться до Кирикана. Также он рассказал мне, что по пути назад, когда они меня высадили у зимовья, почти напротив устья Кирикана, мотор на «Сашиной» лодке заглох окончательно и Костя тянул «его лодку» на буксире до зимовья в 10 км после базы охотников в Усть-Чайке, где я в предпоследний раз ночевал.

В этом зимовье они перебрали мотор, определили, что пробит конденсатор, поставили новый и мотор ожил. Домой, в деревню Ерёма. они приплыли только на следующий день, в воскресенье, в 12 часов дня, так что банка тушёнки, которую я им дал в дорогу, им здорово пригодилась.

Интуиция большое и верное средство, как в познании чего-либо, так и в любом мероприятии, где много ещё непознанного или просто риска. Что-то всегда предостерегает, заставляет обернуться, нагнуться, замедлить шаг, разгадать в лабиринте таёжных троп, единственную тропу, которая приведёт к людям. А самое трудное в жизни, это подойти к человеку, чувствуя его голодный взгляд и уметь пригласить отобедать с тобой, так, чтобы у него не застрял кусок в горле, и он не почувствовал, что он вам чем-то при этом будет обязан.

В деревне Ерёма, я поспел как раз к обеду. Всё бы хорошо, но Костя сказал, что самолёт, на котором я смогу улететь в Преображенку будет только в начале следующей недели, – что ж, буду ждать!

Моё хорошее настроение в этот день, было всё-таки было испорчено небольшим инцидентом:

Сидел я в комнате, переписывая с черновиков описание, как я добирался до Ерёмы и что было во время пребывания моего в этой деревне, и вдруг, во время этого кропотливого занятия, заходит ко мне один молодой парень из числа жителей деревни, чтобы сообщить, что меня хочет видеть один,

- Ну, что ж, пошли, – ответил я этому молодому парню, – покажешь мне этого человека.
- А, где он сейчас сам? – всё-таки я тогда поинтересовался у парня, и он мне ответил:
- На реке, у своей лодки.

По пути к реке, я разговорился с этим парнем и поинтересовался у него, – а знает ли он сам этого человека? Оказывается, это был Володя, отца которого прошлой осенью задрал медведь.

Странной мне показалась эта прогулка к реке. Володю я видел только в 1974 году, даже черты его лица не запомнил, виделись всего несколько часов, и то с урывками. Парень подвёл меня к группе мужчин, стоящих у реки у своих лодок, и показал мне Володю, который сразу же покинул своих собеседников и сел на нос своей лодки. Разговор мой с Володей, этих мужчин явно не интересовал, и они, с парнем, который меня подвёл к ним, пошли не спеша в сторону деревни.

Судя по тому, как Володя упирался ногами в охотничьих сапогах в дно песочной отмели, было понятно, что он изрядно пьян. Потом он, закинув ногу на ногу, попросил меня подойти к нему поближе, приглашая меня, жестом своей руки, сесть на носу его моторной лодки, с ним рядом.

Между ним и мной была полоса воды ~ 3 метра, а я тогда был в кедах. Хотя там было мелко, но мокнуть из-за какой-то дурацкой прихоти пьяного человека, мне не хотелось. К тому же, после того, как я с ним поздоровался, в ответ не было ни слова «здравствуй», ни слова «привет», и всё выглядело, как моя прямая обязанность слушать то, что он мне хочет сказать.

Послать его сразу, куда подальше, не хотелось, и я предложил ему подойти ко мне самому, потому, что он был в охотничьих сапогах, а я в туристических ботинках. Но Володю, наверно настолько развезло, что у него уже просто не было сил подняться с носа лодки и выйти на берег. Вместо этого, он опять предложил мне сесть с ним рядом, показывая, где лучше влезть в воду:

- Ты обойди лодку вон там, той стороной, и не бойся, воды, больше чем по колено, не будет. Я посмотрел на то место, которое он мне указывал, а там полоса воды была ещё шире, и глубина по колено, могла в этой ситуации порадовать только идиота.

Постоял я немного, хотел промолчать, но не выдержал и всё-таки выразил своё возмущение, хотя и не только им одним, сказав только, – «ну, и люди же, здесь, даже слов нет, чтобы выразить свою благодарность!»

Давая понять, что разговор закончен, я повернулся к нему спиной и стал медленно подниматься по песчаному откосу обратно в деревню.

- Ты, что так и пошёл, – донесся вслед мне Володин голос, – смотри, как бы потом не пожалел!

Понимая, что разговаривать с пьяным, только людей смешить, я всё-таки не удержался и, повернув к нему голову, ответил:

- Да, я уже сейчас пожалел, что спустился к реке.

(Приведённая часть имевшего места небольшого инцидента в деревне Ерёма, частично отредактирована и дополнена, некоторыми деталями, из уже опубликованных в Интернете моих воспоминаний, в одном из очерков, с общим названием, «Возвращение домой»).

Обо всём, что со мной произошло на реке, я рассказал Косте Юрьеву. Не может быть? У нас так ни с кем разговаривать, не принято, – ответил мне Костя, но в итоге согласился со мной, что Володя, наверно был тогда, просто сильно пьян.

- Ты мне, ещё скажешь, что и замки в избах-зимовьях в Усть-Чайке, там тоже охотники повесили, потому что были в беспробудно пьяном состоянии, но почему-то больше замков на дверях зимовий по всей Большой Ерёме, больше нигде нет? – поинтересовался заодно я у Кости Юрьева и получил исчерпывающий на этот вопрос, от него, ответ:

- Замков нет и по всей Нижней Тунгуске, где народу проплывает тьма и только в Моге (деревня выше Ерёмы, в 10 км от Преображенки, все такие охотники и все их зимовья, в их отсутствие, имеют на дверях большие висячие замки.

Пообедали. На обед я сам сварил, из красивых югославских пакетов с изображением петуха, вкусный
куриный суп. А перед обедом, за моё прибытие в деревню Ерёма, выпили с Костей Юрьевым по рюмке коньяка, привезённого мной из Москвы. Основной же «банкет» с гостями, я решил перенести на завтра.

22 июня 1979 года.

Небо облачное, но всё-таки не закрывается облаками надолго, и можно сказать, что день солнечный.
Занимался изготовлением ящика для оставляемого в Ерёме туристического снаряжения. На это раз решил уложить в ящик все свои вещи сам, и сам же, с помощью Кости Юрьева, также поднять его для хранения на чердак бани. Два укомплектованных для хранения кипятильника, более часа чистил с песком и с трудом отмыл их внутри на реке, от нагара.

Сегодня наконец-то будет баня. Я ускоряю процесс её организации. Приношу 10 вёдер воды из озерка в песочных дюнах под обрывом берега Нижней Тунгуски, на котором стоит деревня. Полуторалитровый стакан одного из кипятильников, на реке холодной водой отмыть, как следует, мне не удалось, поэтому пришлось зачерпнуть в бане горячей воды и домывать его рядом с баней.

После бани, решил отметить своё возращение с Алтыба и заодно выпить за свой отъезд в Москву, последнюю оставшуюся у меня бутылку, в экспортном исполнении, «Кубанской водки». Пригласил содействующих и осуществивших мой «заброс» на двух моторных лодках, до зимовья на Кирикане, Александра Каменного и Виктора Васильева.

Затем сходил в магазин и для следующего путешествия (в 1981 году) приобрёл две 2-х литровые кастрюли, две миски, две кружки и две фляжки. Одну фляжку беру с собой в Москву (для сына Вовки), налив в неё сливки, которые делают в Ерёме, на всякий случай, чтобы выпить по пути домой, если не будет возможности, где-нибудь перекусить.

Чистые вещи, посуду, кипятильники, туристическую печку, положил сразу в изготовленный мной ящик, а спальный мешок, спальный мешок-одеяло, и палатку, решил положить в ящик перед самым отъездом, завернув их в полиэтиленовую плёнку, только после окончательной просушки, и надеюсь, что они в этом ящике не пострадают, от возможных до 1981 года, стихий.

Баня была, что надо. Я мылся последним с Сашей Каменным, уже после Кости Юрьева, матери Кости с его сыновьями, и жён Кости и Саши. Саша сразу плеснул ковшик воды на горячие камни, пара было много, но при этом температура в бане особенно не поднялась, но после второго ковшика воды я сразу вылетел из бани в предбанник, а за дверью в баню стали раздались охи и ахи, хлеставшего себя на полоке берёзовым веником, Александра.

Отдышавшись, я снова вошёл в баню, с тела ручьями стекал пот, который от жары словно выплавлялся из тела, но и на этот раз продержаться мне внутри бани долго не удалось, и пришлось опять выскочить из неё в предбанник. Нужно отметить, что выходил я из бани в предбанник, ещё несколько раз, и уже после того, как Саша закончился мытьё и жара стала постепенно спадать, понемногу увеличивая время в ней пребывания и постепенно привыкая внутри неё, к нестерпимой жаре.

Я также «попарился» на полоке, и похлестал по своей спине берёзовым веником. Брызги от веника попадали на горячие камни, и я почувствовал, что температура в бане начала постепенно расти, так что мне ещё раз пришлось выйти в предбанник, чтобы отдышаться.

Неудивительно, что в последний раз в предбаннике, я задумался, в какой же жаре в бане первым парился Константин Юрьев, если я, по сибирским меркам, даже в «холодной» бане, выбегая или выходя из неё, с трудом, за её дверью, мог только отдышаться.

Наконец, я закончил своё мытьё в бане, тело настолько расслабилось, что я одеваюсь с ленцой, не спеша и только на выходе из бани наружу, начинаю себя чувствовать бодрее, и, в конце концов, после 15-минутного лежания на софе, даже стал себя чувствовать, не только хорошо, а по-настоящему, прекрасно.

Пришёл Виктор Васильев и теперь уже за столом все были в сборе. Выпили, всех удивившую своим привкусом водку, разговорились. Но вдруг неожиданно для всех, разразилась буря. Первый порыв ветра был настолько сильным, что задрожал весь дом, а затем ослепительная вспышка молнии и оглушительный раскат грома, заставил всех вздрогнуть.

Вот оно и «эхо минувшей войны», – только тихо сказал, в наступившей тишине, Виктор Васильев, словно всем напомнил, что в самом деле, мы совершенно случайно собрались за столом, именно в тридцать восьмую годовщину, её начала, но всё ещё ощутимую всем советским народом.

После этого штормового порыва ветра, Костя Юрьев первым выскочил из дома и все мы за ним следом. Собрали все висевшие во дворе вещи, занесли в дом и снова уселись за столом. А ветер продолжал бушевать, порыв за порывам с молниями и громом. После очередного ощутимого шквала, Костя Юрьев снова вышел из-за стола и побежал под дождём за угол дома и вернувшись сказал, что вроде бы ещё ничего страшного не произошло, антенны около почты ветром с растяжек не сорвало.

Посидели за разговорами за столом где-то до 24 часов, всё время прислушиваясь к этому, не желающему сегодня утихать «эху минувшей войны».

23 июня 1979 года.

Утром Костю Юрьева разбудила мать и сказала, что приходил…, я спросонья не разобрал кто, и сказал, что сорвало большую антенну. Костя выругался, пошел одеваться, пришлось встать с постели и мне, и следом за ним, пойти помогать ему ликвидировать последствия вчерашнего «эха войны», но сначала я всё-таки умылся.

По пути на почту, Костя забежал в соседний дом, чтобы разбудить Сашу, где я его догнал и пошёл с ним смотреть посмотреть, что случилось с антенной. Антенну не только сорвало с растяжек, но было сломано несколько штырей и погнуто несколько секций алюминиевой мачты, а одну даже разорвало у основания.
Сразу я с Костей притащил лестницу и полез по ней с ним на чердак почты. Там Костя показал мне, как обращаться с лебёдкой и полез на крышу. Затем мы с ним, аккуратно спустили на землю прямые секции антенны и сбросили вниз те, которые были погнуты.

Сначала на почту пришёл Саша, следом за ним Виктор Васильев, так что вчерашние «собутыльники» снова все оказались в сборе.

Костя с Сашей начали на крыше почты ремонтировать антенну, а я с Васильевым, с помощью кувалды стали выпрямлять гнутые секции её мачты. Бить по секциям нужно было аккуратно, чтобы особенно сильно не помять, так как их могло бы заклинить в направляющих кольцах на блоке с лебёдкой. В это время к почте подошли ещё несколько человек, а я снова полез на чердак, потому что Костя закрепил растяжки антенны и её можно было уже поднимать.

Все заняли свои «рабочие» места. Костя скомандовал мне начать подъём, и я стал на чердаке крутить ручку лебёдки. Антенна медленно «поползла» вверх. Потом её (одну секцию) пришлось немного опустить вниз, так как Косте не понравилось крепление одной растяжки. Когда кончил подъём первой секции, я вставил в неё вторую секцию и также начал её поднимать, затем пришла очередь поднимать третью секцию. И вот Костя кричит мне, – «хватит!», – и я заканчиваю крутить лебёдку.

Антенну крепят и к чердачному окну почты снова подтаскивают лестницу, по которой я спускаюсь вниз. Шесть человек и три с половиной часа работы на голодный желудок. Ничего не поделаешь, на «линии» нарушена связь с районным центром, здесь уже не думаешь о себе. Костя «заходит» в помещение почты и «выходит» в эфир, а я отправлюсь к нему домой – завтракать.

Как потом выяснилось ураган (или штормовой ветер). «дал» тогда жизни. В Ерёме ещё хорошо отделались от его последствий. Было сорвано несколько рам, кое-где пострадали парники и частично поломаны помидоры. Вырвало с корнем одну громадную ель заодно с осиной и повалило одну, почти полностью сложенную, большую поленницу, нарубленных дров.

В Преображенке с некоторых домов были сорваны крыши. Можно только представить, что там почувствовали люди и что происходило там на самом деле.

Не смотря на «стихийное бедствие», сегодня вечером Костя Юрьев и Саша Каменный, собрались на рыбалку с ночёвкой. Я договорился с Костей, что после его возвращения с рыбалки, во второй половине дня 24 июня 1979 года, он отвезём меня на своей моторной лодке в Преображенку, так самолёты в Ерёме ещё не садятся, не просох «аэродром» на лугу в 3-х км от Ерёмы, а вертолёт пока только обещают, что будет на следующей неделе и то, даже неизвестно, когда.

А я тем временем, в отсутствии Константина Юрьева, решил почитать, найденную у него под кипой журналов, книгу В. Телятьева «Лекарственные растения Восточной Сибири» и даже сделать с неё, по основным растениям, краткий конспект.

Отбрасываю всю «научную воду», с её латынью и с ничего мне не говорящими латинскими терминами, где это не вредит содержанию и выписываю только самое основное, о самых распространённых и известных мне с детства растениях. Не думал, что их так много и что самое главное, даже не предполагал, насколько они полезны, если их правильно собрать, обработать и применить.

24 июня 1979 года.

С раннего утра, где-то с 6 часов 30 минут снова сел писать конспект с книги о лекарственных растениях, но где-то в 8 часов приехал водовоз с бочкой воды и я занялся переливанием её в предназначенные в доме для воды ёмкости, так как жена и мать Кости ещё спали, а сам Костя в это время был на рыбалке.

Костя вернулся с рыбалки где-то после 14 часов, поймал пять щук от 2-х до 3-х килограмм и полтора-два десятка окуней, в общем, «игра в рыбалку» не стоила потраченного на неё бензина, разумеется, если говорить применительно к этим, нижне-тунгусским, рыбным местам.

Мотор у Кости Юрьева опять барахлил, но он меня успокоил, что сегодня в Преображенку на «Крыме» едет директор промхоза, и ему ничего не стоит договорится с ним, и директор захватит меня с собой.

Пообедать, как следует, я так и не успел, так как надо было уже бежать на реку. Подходит к моторной лодке, в ней трое мужчин и мальчик. Меня усаживают на переднее сиденье, запускается лодочной мотор, я машу на прощанье Косте рукой, и мне кажется, что мы поплыли, но «Крым» на глиссирование не выходит – лодка явно перегружена.

Кому-то нужно выходить. К лодке подходит Костя Юрьев, кому-то нужно выходить из лодки, приходится мне, потому что у двоих рабочих директора, такие печальные глаза, что по-другому, в такой ситуации не поступишь. Правда, один из рабочих меня с Костей Юрьевым успокаивает, – «возьмите лодку у Васильева, всё равно он никуда не поедет, да и лодка у него, не его лично, а промхозная».

Иду к Васильеву домой. Дом закрыт и где он, хотя деревня не велика, трудно сказать. Возвращаюсь к Косте Юрьеву. Идём, вернее плетёмся в раздумье к почте с пустыми канистрами, чтобы наполнить их бензином. В конце концов Костя говорит, что надо попробовать поставить с «Вихря-20», на «Вихрь-25» конденсатор и свечи, может что и выйдет.

По пути на почту встречаем Васильева, выходящего из дома, сразу же за деревенским оврагом, где видимо, там что-то, «хорошо», отмечали, и он уже был здорово навеселе. Пробую поговорить с ним о лодке, но Васильев что-то бормочет, говорит, что до него не доходит, что я от него хочу, и, кажется, на моих глазах, он «отключается» совсем, что мне трудно поверить, что человек в таком состоянии опьянения, мне может чем-нибудь помочь.

Одно становится понятно, что лодку ему дать мне жалко, а вот бензина для меня не жаль. Идём, – говорит, – налью сколько хочешь! Да и то, наверно, говорит лишь потому, что у меня в руках две 10-литровые канистры и в них даже по пьянке, не нальешь по 20 литров. Благодарю Васильева хотя бы даже за это, но от бензина отказываюсь, сказав ему. что нам с Костей Юрьевым, бензина хватит, прощаюсь ним и возвращаюсь к Косте Юрьеву.

На почте мы с Костей Юрьевым наполняем канистры бензином, которые потом костя грузит в почтовый мотороллер и едет на нём с ними к реке, к своей моторной лодке. Потом, выгрузив у лодки канистры с бензином, на мотороллере возвращается домой, где снимает конденсатор и отвинчивает свечи у «Вихря-20», установленного на поставке у бани и я с ним, забросив свой рюкзак на плечи, снова иду к реке и думаю, – «то ли ещё будет!»

После переустановки конденсатора и свечей, Костя Юрьев всё равно, было видно, что не остался доволен «искрой». Долго смотрел на мотор, то одну отвёртку возьмёт, то другую, но было заметно не настолько он был растерян или расстроен, что не поймёт в чём дело, а больше потому, что у него не было совсем никакого желания плыть со мной в Преображенку.

Но всё-таки мы поплыли, но только рано я облегчённо вздохнул, лодку стало слегка подёргивать и метров через пятьсот, Костя делает разворот лодки и возвращаемся на прежнее место стоянки лодки.

Понимая, что я сейчас услышу от него кучу объяснений, почему нельзя при таком состоянии мотора плыть в Преображенку, я делаю ему, на мой взгляд, приемлемое предложение, довести меня на лодке хотя бы 2 км до устья Большой Ерёмы, и сразу за ним, высадить меня на правом берегу Нижней Тунгуски:

Костя, – говорю я ему, – тут до Преображенки, всего-то, идти по берегу реки 80 км, довези меня хотя бы за устье Большой Ерёмы, а там уж я пройду пешком налегке за 17-18 часов до неё, или за полных два дня. Сегодня воскресенье, а ждать самолёт или вертолёт во вторник, без гарантии, что он вообще в этот день прилетит, считаю не стоит, потому что за это время я, уже смогу дойди до Преображенки.

Мне не хотелось ему напомнить, что в понедельник, как сам же мне сказал, если я не приплыву в Ерёму, он с Сашей намеревался плыть за мной до устья Кирикана, а это ~110 км и почему-то работа мотора его не смущала, а на рыбалке, с которой он приехал сегодня, мотор вдруг неожиданно снова «забарахлил». Просто не хотелось мелочиться и тем более унижаться, до выражения каких-то претензий, на его нежелание мне помочь, когда в этом не было никакой необходимости.

Ничего, что я как гусар, проигравшийся почти вдрызг, сделал последнюю ставку и пошёл во-банк. Хотя, ох, как мне не хотелось идти пешком по берегу 80 км почти два дня, но сидеть два дня в Ерёме, в полной неопределённости вылететь оттуда, тоже сулило мало удовольствия, и было бы намного хуже.

Видно я всё-таки поставил Костю в неловкое положение, отказать, отвезти меня до устья Большой Ерёмы, он не мог, потому что меня до него отвёз бы любой житель Ерёмы. Правда в самой Ерёме его бы все неправильно поняли, если бы всё дело оказалось не в неисправности мотора, а просто в его нежелании, плыть вообще.

Наверно, хорошо взвесив все последствия моего похода пешком в Преображенку, Костя юрьев, наконец принимает решение, плыть со мной 15 км, где по его мнению, должны были встретиться нам рыбаки из Преображенки.

Поплыли, лодочный мотор, время от времени дёргает лодку, но не глохнет. И в 15 км и в 35 км от Ерёмы, рыбаков из Преображенки, мы так и не встретили, на 36-ом или 37-ом километре, наткнулись сразу на две лодки. но оказалось, что рыбаки приплыли на рыбалку, только два часа назад.

Поплыли дальше. Через 15 км увидели, что впереди дрейфует моторная лодка и мужчина машет с неё рукой, явно просит остановиться и чем-то ему помочь.

Костя сбавляет скорость, подплывает к дрейфующей лодке и кричит пьяному мужчине, объясняя ему даже на пальцах, указывая на меня, что сразу, как отвезёт меня, поплывёт обратно и тогда уже окажет ему помощь.

Как только поплыли дальше, сразу же сзади раздаётся выстрел из карабина, и пуля шлёпается в метрах трёх от левого борта нашей лодки. Оборачивается, и видим, что этот идиот, встал в лодке и размахивает карабином, и не понятно, то ли он нам грозит, то ли требует, чтобы мы вернулись к нему обратно. А зачем? Когда Костя объяснялся с ним, мне было понятно, что этот «товарищ» не просто пьян, а вообще не соображает, где он находится, которому бесполезно, что-либо объяснять.

Передай, мы сейчас этого кретина в милицию, – говорит мне Костя, – получил бы лет пять и достаёт при этом пистолет, системы «Наган», который ему выдан из-за его служебного положения – начальника почты. – Если он ещё раз выстрелит, ох и вкачу я тогда ему, – озвучил свои намерения Костя, но мужчина сел в лодке и больше не махал карабином.

Лодочный мотор, словно испугался этого выстрела из карабина и сразу заработал без перебоев. После деревни Моги, стали всё чаще попадаться моторные лодки и хотя время близилось к 22 часам, светило солнце и на песочных пляжах бегали дети и даже купались на мелководье, а взрослые, где было поглубже.

Ну вот и Преображенка. Сначала я с Костей пошёл к одному из его родственников, но его дома не оказалось и Костя пошёл на почту, как объяснил мне, к своему коллеге Юре, а я в аэропорт. Здание аэропорта оказалось на замке, и как мне сказали, сидящие около него там на лавке, две женщины, – в воскресенье, его всегда запирают. Пришлось опять идти к реке. Где я прождал Костю около 30 минут. Костя пришёл с почтовым работником Юрой – поздоровались и познакомились. И Юра предложил переночевать у него дома. Принимаю приглашение и прощаюсь с Костей, который поплывёт обратно в Ерёму, но теперь ему плыть по течению Нижней Тунгуски, и не так страшно, если мотор снова «забарахлит».

Юра показывает мне, куда положить ключ от дома, если я куда-нибудь решу пойти в Преображенке, а сам снова отправляется к себе на работу.

Ну и день, одни приключения, вроде бы на всём пути в Преображенку нет никаких достопримечательностей, кроме Ждановского порога, но Костя настроен был оптимистически, показал мне сегодня законсервированную буровую вышку, где якобы нашли и газ, и нефть. К тому же местные власти уже говорят, что приезжала из Москвы комиссия, которая изучив дела, приняла решение, принять к разработке на промышленной основе обнаруженное месторождение нефти и газа уже в 1980 году.

Ну, это уже фантастика, сказал я тогда Косте, у Вас кто-то, чего не понял. В 1990 и 2000 году, куда ни шло, это месторождение ещё может быть освоят в промышленных масштабах, но чтобы за один год, что-то было здесь разработано на промышленной основе, я в это никогда не поверю.

Поэтому мне было ещё рано расстраиваться, что вокруг вырубят тайгу, ей ещё долго здесь шуметь в этих местах, где берега Нижней Тунгуски, ощетинились верхушками елей и золотистых сосен, и запутались в распустившихся кудрях тальника.

Ещё далеко до сплошных вырубок деревьев по прибрежным ярам и вдоль уходящих за горизонт хребтов. Пока её ещё не думают вырубать вокруг проектируемых городов и рабочих посёлков, и не скоро придёт время строительства нефтеперерабатывающих заводов или прокладки магистральных трубопроводов.

Когда я с Юрой шёл от реки в деревню, то обернувшись увидел, как Костя оттолкнулся от берега и стал дрейфовать вниз по течению реки, копаясь в лодочном моторе.

В 22 часа 30 минут, заметно потемнело, и я начал беспокоиться о том, как Костя Юрьев будет добираться обратно до дома, ведь впереди у него возможная встреча на реке с кретином из Моги, Ждановский порог и постоянные капризы лодочного мотора.

25 июня 1979 года.

Встал утром, где-то в 6 часов, провалялся до 7 часов. В аэропорту заработали двигатели вертолётов.
Позавтракал скумбрией в масле с хлебом и пошёл в «аэропорт». Там я был сильно разочарован, оказалось, что ещё в 7 часов утра в Киренск улетело два вертолёта. Был готов улететь ещё третий вертолёт, экипаж был не против меня взять с собой, на с ними был проверяющий работу экипажа «товарищ». Проверяющего мне уговорить не удалось, было видно, что он был недоволен работой экипажа, поэтому, сославшись на то, что экипаж плохо подготовлен, отказался посадить меня в вертолёт.

Купил билет на рейсовый АН-2, который должен был лететь из Ербогачёна. В аэропорту в это время шло обсуждение вчерашнего происшествия, когда двое подвыпивших «товарищей» на моторных лодках столкнулись на реке. В одной из лодок была 2-х летняя девочка, которая во время столкновения лодок упала за борт. Были бы водители лодок тогда трезвыми, этого могло бы не произойти. Дня три назад пропал мальчик, которого до сих пор не могут найти.

Да пьют здесь по-страшному. Ещё недалеко от Ерёмы нам стали попадаться, плывущие навстречу, пустые винные бутылки и чем ближе к Преображенке, их становилось, всё больше и больше. Когда пристали в Преображенке к берегу, то в том месте из бутылок была целая груда. Следует всё-таки отметить, что когда мы с Костей вошли в Преображенке в дом его родственника, хотя его там не оказалось, зато там были два пьяных «бича», которых его родственник откуда-то привёл. Так что, если бы не Юра с преображенской почты, ходил бы я всю ночь вокруг закрытого на замок помещения аэропорта, но зато, наверно, уже улетел бы на вертолёте в Киренск. А всё потому, что Юра меня просто дезинформировал, сказав, что раньше 9-ти часов, аэропорт всё равно не открывается, и раньше идти туда утром мне не нужно.

Брожу вокруг здания «аэропорта» и других прилегающих к нему строений. Прилетел АН-2 из Киренска, часа через два с половиной он должен будет вернуться из Ербогачёна.

Во время ожидания самолёта разговорился с одним из представителей нефтеразведки в этих местах. Этот (компетентный) товарищ работал на Преображенских площадках и руководил работами многих буровых. Поговорили о нефти и газе, а также о перспективах промышленного освоения открытых здесь месторождений.

Как я и предполагал ситуация была не такой оптимистической, как её описывал мне Костя Юрьев:
для газа до 20 млрд м3, не хватало 8 млрд м3, а для нефти, вообще, ещё около половины, так что предстоит ещё пробурить не одну скважину, чтобы промышленное освоение этих месторождений стало экономически целесообразным.

Я даже не мог подумать, и только из разговора с этим нефтяником узнал, что буровыми работами можно заниматься с полной отдачей, только зимой, когда оборудование и проще доставить, и на месте смонтировать. Правда мороз, где-то под – 50°C и ещё ниже, начинает мешать работе, как нужно, и порой даже не даёт высунуть на «улицу» из балка нос. Да и люди, часто подводят- продолжал мне «жаловаться» нефтяник, – есть такие, что проработав до получки, больше не выходят на работу вообще. – Да и «лень матушка», даже в отношении своего быта, доходит здесь порой до анекдотичности, вот к примеру, такая история:

«Зимой в балке или в зимовье набивается человек двадцать народу. Есть печь, есть дрова, солярка, чтобы было легче разжигать печь, если она ночью погаснет. Нужно только встать, подбросить несколько поленьев и будет всё в порядке. И тепло, и никаких неудобств.

Но гаснет печь, все начинают поджимать ноги в спальных мешках или скрючиваться и ждут, кто первый не выдержит холода, словно соревнуются на выносливость. Вот одну такую компанию, и решил проучить один из водителей тягачей.

Он зашёл в зимовьё, в котором было уже прохладно, потому что печь уже погасла, и некоторые буровики уже начали поджимать ноги в спальных мешках, и сразу вернулся к тягачу, где у него в бардачке кабины лежал остаток, почти полностью сгоревшей стеариновой свечки.

Достав из бардачка огарок свечки, водитель тягача вернулся в зимовьё, открыл дверь печки, поставил внутри огарок свечи и там его поджёг. Горящая свечка в печи создавала иллюзию, что печь топится вовсю. Потом он закрыл дверь печки и снова вышел из зимовья, при этом закрывая в него дверь, оставил неприметную издали небольшую щель, для проникновения в зимовьё холодного воздуха и забравшись в кабину тягача, стал ждать, чем закончится очередное «соревнование» буровиков на их «морозоустойчивость».

Остававшиеся ещё в зимовье тепло, в миг улетучилось и холод подкрался до его самых дальних углов. Все сразу «проснулись» и поочерёдно приподнимали головы, чтобы взглянуть на печь и затем снова зарывались с головой в спальные мешки, но не всё равно подняться с нар никто не испытывал никакого желания. Когда температура в зимовье достигла температуры воздуха снаружи зимовья, где-то под минус сорок градусов, сразу со своих спальных мест, «вскочило» человек пятнадцать.

Кто-то взглянул в печь и увидел в ней горящий огарок свечи, кто-то догадался полностью закрыть дверь в зимовьё, кто-то дрожащими, как при лихорадке, руками, подбросил в печь дрова, и кто-то полил их соляркой и поджёг, под сплошную ругань, перед которой самый изощрённый мат, выглядел бы просто приличным светским разговором. Но после испытанного ими кошмара, буровики всё-таки быстро угомонились и быстрее чем распространялось по зимовью тепло, бросились к своим спальным мешкам.

Но опять прогорели дрова, тепло снова стало медленно улетучиваться из зимовья, заставляя буровиков поджимать ноги и скрючиваться в спальных мешках, и опять никто не вставал с нар, чтобы подбросить в печь дрова – соревнование продолжалось, потому что в таких, наспех сколоченных коллективах буровиков, всем на друг друга было просто наплевать, потому что каждый думает только о себе до тех пор, пока и у него, как и у всех, задница к нарам не примёрзнет.

История, рассказанная мне «товарищем из нефтеразведки», перекликалась с моей. В 1973 году, приблизительно в 20 км от Кирикана, я неожиданно для себя, встретился с отрядом геологов, которые выполняла последовательно весь комплекс работ: делали разметку местности, рыли шурфы, промывали пробы и многое другое, вплоть до буровых работ.

Один из руководителей этого отряда, тоже во время аналогичной беседы со мной, о перспективах найти в тех местах алмазы, тоже пожаловался мне, как трудно набрать для геологических изысканий, необходимое количество добросовестных рабочих, которые нужны для проходки шурфов и рубки просек, если многим, на всё, даже на себя, просто наплевать. При этом он подвёл меня к большой брезентовой палатке с печным подогревом и показал в ней нары одного из своих рабочих:

Смотри, – говорит он мне, – какой у меня есть «кадр», сколотил себе нары так, что в их изголовье оказалась часть обрубка ствола лиственницы, обгоревшей, во время таёжного пожара. – Он уже третий день мажет этим обгоревшим обрубком дерева свой спальник, вымазался сам, как трубочист, и что бы ты о нём подумал, он когда-нибудь этот обрубок заменит, если даже, когда ему сказал об этом, он только махнул рукой.

Хотя это всё-таки не самый тяжёлый случай, при моей работе в этот полевой сезон, по сравнению с тем, что вытворяют кадровики нашей геологической партии, кого они ко мне только не присылали из рабочих, словно у меня здесь для всяких калек богадельня, особенно, когда они прислали одного такого рабочего, с признаками сильного ожирения, весом в 120 килограмм. Не знаю, куда и на что смотрели наши кадровики, когда его оформляли на работу.

Присмотрелся я к этому работника, когда идёт, пот сыпется градом. Пройдёт метров триста, сядет отдышаться не может. Что мне оставалось делать? Оставил я его в нашем «таборе» за повара, но и с этой обязанностью он не справился, потому что вскоре выяснилось, что ещё очень нечистоплотный человек, которого за руку нужно было водить к реке умываться и постоянно заставлять после туалета мыть руки. Тут уж все мои рабочие возмутились «работой» такого повара, и «блюдами», которые он кое-как готовил, и мне пришлось опять брать его с собой в маршруты.

И вот пошёл я с ним в первый раз на участок, где моему «бывшему повару» предстояло копать шурф. Прошли мы с ним километров пять и тут вдруг садиться он на большой камень и говорит, – ну, если пройду, ещё километр, упаду и больше не встану. Тут уже я, не на шутку, испугался, – что я буду делать, «с этакой тушей» своего рабочего. Ну, и взвалил на себя его рюкзак с пробами, кирку и лопату, подождал пока он не спеша встанет с камня. а потом потихонечку с частыми остановками, добрался за несколько часов, до нашей стоянки.

Эта была, у моего терпения, последняя капля. Вызвал я по радио своё начальство, и говорю забирайте «своё сокровище», пока оно меня в могилу не загнало. К счастью начальство пошло мне навстречу и с первым же прилетевшим ко мне вертолётом, вывезло «моего повара» к себе на базу, а то бы вся моя работа здесь выглядела просто прямым издевательством над моей личностью.

Пока мы с «товарищем из нефтеразведки» делились своими разными таёжными историями и приключениями (тем, что переполняло души и чем не с каждым можно поделиться, а точнее найти того, на кого можно было бы излить свои впечатления), выяснилось, что рейсовый АН-2 сломался и неизвестно теперь, когда он вылетит из Ербогачёна. Но не успел «товарищ из нефтеразведки» выразить мне сочувствие, как я услышал из репродуктора свою фамилию, с просьбой подойти к кассиру аэропорта и сразу к нему побежал к зданию аэропорта.

Оказалось, что из Ерёмы «позвонил» Костя Юрьев и поинтересовался, какое у меня настроение. Плохое, – ответил я, – два вертолёта проспал, на третий меня не взяли, и рейсовый АН-2, как назло сломался в Ербогачёне.

Костя поинтересовался у кассира, кто сегодня диспетчер в аэропорте и решил позвонить ему, но не смог дозвониться, и он снова позвонил кассиру. Кассир, женщина средних лет, приятной наружности, заверила Костю, что всё будет в порядке, и она обязательно отправит меня на вертолёте в Киренск.

Не долго раздумывая, как это сделать, она оформила на меня сопроводительные бумаги и договорилась с руководителем перевозок оборудования на буровые, чтоб он не забыл меня взять вместе со своими работниками.

Сначала я предполагал, что улечу на МИ-8, но тут неожиданно прилетели два МИ-2 и меня отправили на одном из них в Киренск. В вертолёте летели двое, только пилот и я, обзор был из него местности великолепным, но вскоре однообразие рельефа поверхности земли, мне надоело. Шум работающего надо мной двигателя вертолёта, закладывал мне уши, и я переключил своё внимание, с рассматривая «зелёного моря тайги» на полёты, залетевших в салон вертолёта паутов (так здесь называют местные жители, одни оводов, а другие слепней).

Над приборной доской вертолёта работал вентилятор и некоторые «пауты», попадали под его лопасти и заканчивали свою «гнусную» жизнь на полу вертолёта. Вертолёт МИ-2 очень компактный, а этот вообще был пустой внутри, без кресел для пассажиров, предназначенный для перевозки на своей приподнятой над полом салона технологической площадке, небольших грузов. Груза в вертолёте не было и на технологической площадке лежали только подушки от сидений, на которых сидя подвое, спина к спине, могли уместиться 4 человека.

Я сел прямо за спиной лётчика и мне было интересно наблюдать за ним, как он отмахивался рукой, в которой дымилась сигарета, от залетевших в салон слепней и как он стряхивал с сигареты пепел в открытое небольшое окошко в остеклении кабины. Было такое ощущение, что я лечу не на вертолёте, а еду в салоне «Жигулей».

До Киренска летели 1 час 30 минут. Перед посадкой я увидел, как сделал посадку на аэродроме АН-24 и подумал, что может быть вскоре он полетит обратно в Иркутск, и я стал с нетерпением ждать посадки вертолёта. Садимся, но выходить из вертолёта нельзя, пока крутятся лопасти винта, ещё минут десять. Пилот манипулирует тумблерами, ручками и кнопками, производя целый посадочный комплекс мероприятий после посадки вертолёта.

И вот, наконец лопасти вертолёта замерли. Я благодарю пилота и бегу к зданию аэропорта, которое сейчас, как назло, находится в состоянии ремонта, хотя и в стадии его завершения, поэтому не сразу нахожу в него вход. Но на ближайший рейс в Иркутск, регистрация билетов уже закончена, но мне говорят, что ещё будет два рейса. Не проходит и 15 минут, как начинается регистрация на рейс В-12.

После того, как я зарегистрировал билет на этот рейс, пошёл ужинать. Первым делом покупаю в буфете три бутылки лимонада. Одну бутылку выпиваю сразу же, а в столовой беру лапшу с котлетами и стакан молока. Поужинал и теперь уже легче ждать посадки на самолёт

Ждать самолёт пришлось недолго, то ли время стало идти быстрее, то ли не всё так плохо стало у меня получаться, после целой серии неудач. Но я всё-таки рано расслабился.

При посадке на самолёт у меня первого проверят рюкзак. Милиционер спрашивает, – есть ли у меня что-нибудь из запрещённого к перевозке? Я говорю сдуру, – что кроме любительского охотничьего ножа, у меня никакого оружия и взрывчатых веществ нет. – А нож зарегистрирован? – сразу же спрашивает милиционер и я сразу прикусываю губу и начинаю оправдываться, – что я не знал, что этот нож нужно было регистрировать, так как мне его продали в магазине без предъявления охотничьего билета.

Я достаю из рюкзака нож и, передавая его милиционеру в руки, чтобы избежать дальнейших неприятностей, предлагаю ему решить этот вопрос без составления протокола об изъятия у меня ножа:

- Если перевозить этот нож нельзя в самолёте, то возьмите этот просто себе на память о бестолковом пассажире;
- Нет, – отвечает мне милиционер, так не пойдёт и придётся составлять протокол;
- Чёрт возьми, – тогда искренно, говорю я, – если бы знал, что из-за этого ножа у меня могут быть неприятности, ни за что бы не стал покупать этот нож в Эвенкии;
- А, знаете, я и не удивляюсь, – ответил мне милиционер, – что вам могли продать этот нож в Эвенкии, там всё, что угодно могут продать, – и, что я никак не мог ожидать, он бросает нож в мой рюкзак и говорит, – так, кто там следующий, проходите на проверку багажа и ручной клади.

Я вытираю рукавом со лба, выступивший на нём пот, и думаю. – вот оно то, о чём меньше всего думаешь, и что в самой большой степени тебя подводит.

АН-24 летел в Иркутск через Усть-Кут, где у него была 20-минутная посадка. Неузнаваемо изменился аэродром. Во всю идёт строительство новой взлётной полосы. видно, что БАМ заставил навести на аэродроме порядок. Теперь можно надеяться, что аэропорт будет работать в независимости от капризов природы. От Усть-Кута до Иркутска самолёт летит 1 час 20 минут. Стемнело. При подлёте к Иркутску в горе видно море огней. В одном месте города даже видно, как мигает неоновая реклама. Посадка. Забираю в хвосте самолёта, свой рюкзак, спускаюсь с трапа, и иду к автобусу. До аэровокзала метров сто, но всё равно пассажирам положено ехать до него на автобусе.

В здании аэровокзала толпа у окошка диспетчера по транзиту и как всегда нельзя понять есть ли билеты, нет ли билетов до Москвы, так как всем, кроме тех, кто летит в Киев, она говорит. Подойти через полчаса. Рейс на Москву через Новосибирск задержан по техническим причинам, и я начинаю думать, а не пора ли мне сдавать на этот рейс билет и покупать на какой-нибудь другой.

К сожалению, я не знаю номер телефона касс железнодорожного вокзала, чтобы узнать если ли там в ближайшие часы какой-нибудь поезд до Москвы. Мечусь по площади перед аэропортом, то ли пойти на остановку автобуса, то ли всё-таки подождать полчаса. В конце концов, всё-таки решаю подождать полчаса и возвращаюсь к окошку диспетчера по транзиту.

Минут через десять диспетчер спрашивает стоящих у её окошка транзитных пассажиров, – есть ли пассажиры на Москву, – и человек десять просовывают ей свои билеты и следом за ними, и я проталкиваю к ней свой билет. – Есть ещё пассажиры на Москву? – снова переспрашивает диспетчер, и начинает регистрировать билеты. Получаю свой билет обратно и заодно надежду, что завтра в 11 часов 45 минут вылечу из Иркутска в Москву. Если всё с посадкой в самолёт пройдёт благополучно, то где-то около 20 часов вечера буду в Москве.

26 июня 1979 года.

Кое-как в кресле, с урывками сна, провёл ночь в здании аэровокзала. В седьмом часу московского времени, пошёл сдавать рюкзак в камеру хранения и там узнал, что есть билеты на задержанный вчера 128 рейс «Иркутск-Новосибирск-Москва», вылетающий в 2 часа московского времени. Побежал регистрировать билет на этот рейс и минут через сорок вылетел на нём в Москву.
Даже не верилось, что всё так может хорошо получиться. После тридцати минутной посадки в Новосибирске, самолёт продолжил полёт и стюардессы начали разносить по самолёту завтрак для пассажиров, который при моём разыгравшемся к этому времени аппетите, можно было и три раза повторить. В Москву самолёт прилетел в 10 часов 15 минут.

После получения аэропорту своего рюкзака, до дома доехал на такси в 11 часов 30 минут, сразу же позвонил на работу. Узнал от своего начальника, старшего прораба участка электроизмерительных работ Людмилы Лоховой СПНУ-10, последние новости Мослифта, потом связался по телефону, через диспетчерскую. с электромехаником РСУ-7 Иванковым, чтобы узнать, как продвигается дело с одним из моих основных рационализаторских предложений, где проводились его испытания, потом переговорил с главным инженером этого управления, о перспективах его внедрения на современных лифтах новой серии, в районах массовой застройки на юге Москвы и понял, что зря надеялся на положительный результат.

[Но у меня на стадии испытаний, было ещё несколько рационализаторских предложений, связанных с безопасной эксплуатацией пассажирских лифтов, и я надеялся, что всё-таки авторских вознаграждений за них мне хватит, чтобы организовать в 1981 году очередную «экспедицию» в район предполагаемого падения Тунгусского метеорита в верховьях притоков Большой Ерёмы с выходом в верховья реки Южная Чуня].

Итак, опять будни – экзотика моих одиночных путешествий, на некоторое время, уходит в прошлое. Но я могу сказать с уверенностью, что не так уж долго отдохнут от меня перекаты и пороги таёжных рек, тихие плёсы, старицы и озёра, а также жители деревни Ерёма.

Май-июнь 1979 года, частичное редактирование с комментариями в тексте,
октябрь-ноябрь 2022 года

Послесловие

Из письма Константина Юрьева от 24 июля 1979 года

«…Да в этот раз удачно ты добрался до Москвы, я рад. Можно сказать удачно ты и сюда приехал, т.е. вовремя. После твоего отъезда стояла такая жара, просто не знали, где скрываться, и, видимо, в связи с этим, в районе возникли пожары, более 30 по району (конечно, дело рук человеческих).

С райисполкома пришла телеграмма о невыезде населения за пределы своих посёлков, стали каждый день летать патрульные самолёты, в частности, над Ерёмой, чуть не на бреющем.

Так, что приехал ты чуть позже и пропал бы твой отпуск. Ну, я добрался с Преображенки хорошо. Того чудака, который стрелял (он оказывается ехал за нами) крепко побили выше Моги, где он начал приставать к отдыхающим, так что еле добрался до своей лодки и, когда я возвращался, он спал крепким сном у себя дома…»

Письмо Константина Юрьева от 24 июля 1979 года на меня подействовала удручающе не столько оттого, что были ещё какие-то просьбы, что-то достать или купить, а тем, что в этом году я «удачно» съездил на Ерёму. Для меня стало полной неожиданностью то, что, оказывается, все путешествия Константина Коханова, зависят, далеко, не только от него самого или от Кости Юрьева, и даже не от обстоятельств, связанных с метеоусловиями, запрещающими авиаперевозки пассажиров, а просто от самодурства местных чиновников.

Обстоятельства могут в любой момент сложиться так, что просто не попадёшь, вообще, на Большую Ерёму из-за какой-нибудь телеграммы, что у них там, в районе, очередной пожар или ещё какое-нибудь бедствие «планетарного масштаба».

Конечно, вместо организации тушения пожаров, проще запретить местному населению выезжать за пределы своих посёлков, при этом, лишая население возможности обеспечивать себя мясом и рыбой, не беря на себя ответственности по снабжению населения «запертого приказами в посёлках», продовольственными товарами.

Поэтому в подготовку к своей экспедиции 1981 года, я внёс существенные коррективы:

Учитывая, что вероятность покупки лёгкой лодки в Преображенке и в Ерёме, близка к нулю, даже в случае, если ты авансом оплатишь её изготовление, а то, что там ещё сможешь купить исправный подвесной лодочный мотор «Ветерок-8», это, по местным меркам, вообще, что-то из области научной фантастики, если даже никто не может гарантировать, что кто-то продаст тебе 100 литров бензина. И даже, если тебе повезёт, купить лодку и подвесной мотор, то это ещё не значит, что кто-то, не проявит бдительность и не натравит на тебя местные власти или органы рыбохотнадзора.

Когда ты приезжаешь в ту же Преображенку, только с рюкзаком и сумками, и с кем-то пробуешь договориться тебя «забросить» в тайгу, то от тебя, скорее всего, будут шарахаться в сторону, чем стараться кому-то помешать тебе там, чем-нибудь помочь.

Поэтому, вспомнив, что в 1976 году во время своей неудачной экспедиции того года, когда я случайно попал в Чечуйск и своими глазами увидел, насколько интенсивно используется дорога, для перевозки всевозможных грузов с продовольственной базы на берегу Лены, с такой же в Подволошино, на берегу Нижней Тунгуски, решил сам воспользоваться этим маршрутом, для осуществления своих экспедиций по Большой Ерёме и Алтыбу.

Единственно, что меня остановило от поезди на Большую Ерёму в 1981 году, это невозможность, собрать необходимые денежные средства для покупки лёгкой лодки, грузоподъёмностью не менее 300 кг, с подвесным мотором «Ветерок-8».

К тому же необходимая мне разборная дюралевая лодка «Романтика-2» появилась в продаже только в начале 1981 года, стоимостью 380 рублей, при стоимости подвесного мотора 160 рублей, что стало для меня, при зарплате 210 рублей в месяц в то время, просто «неподъёмной» суммой, в размере 540 рублей.

Пришлось напрячь все свои умственные способностями и не брезговать даже рационализаторскими предложениями с вознаграждением 10-15 рублей, чтобы, не влезая в семейный бюджет, собрать около 2000 рублей.

Поэтому только к весне 1982 года, я уже мог больше не рассчитывать ни на помощь Кости Юрьева, ни на помощь кого-либо другого. И, вообще, и далее решил путешествовать, в основном рассчитывая только на себя, разумеется, не отказываясь ни от какой помощи, просто не принимая её больше в расчёт.

После того, как я купил разборную лодку «Романтика-2» и подвесной мотор «Ветерок-8», сразу же приступив к их переброске на поезде грузом, на своё имя до востребования, в город Усть-Кут, расположенный на реке Лене, непосредственно с Ярославского вокзала города Москвы.

Одновременно мной перебрасывалась и часть громоздкого снаряжения, канистры, палатка и часть продовольствия, сначала грузом на поезде до Усть-Кута и оттуда своим ходом на «Романтике-2» с «Ветерком-8» по Лене до Чечуйска.

Далее, опять же весь этот груз (лодка, мотор, снаряжение) 33 км перевозился на двух грузовых машинах с берега Лены в Чечуйске на берег Нижней Тунгуски в Подволошино.

После чего этот груз, отправлялся дальше только со мной, опять же своим ходом, на «Романтике-2», непосредственно до деревни Ерёмы или до Преображенки, где после дозаправки горючим, собственно только и начиналась сама рекогносцировочная метеоритная экспедиция Константина Коханова, хотя позади у него было уже около 750 км.

Весь этот водный путь от Усть-Кута до верховьев Левого Алтыба и обратно до деревни Ерёмы или Преображенки был ~ 1500 км, но эта нерациональная трата времени и денег, позволяла мне, вообще, ни от кого не зависеть и кроме одной заботы, где достать бензин, меня больше ничего не волновало.

Надеяться, что всегда можно было достать бензин в Ерёме, была настолько мала, что я предпочитал достигать этого населённого пункта, как в 1982 году, так и в 1984 и 1986 годах, имея его запас, не менее 60 литров бензина.

24 ноября 2022 года.