Между мячом и роялем. Как пианист Бессонов пожертвовал футболом ради музыки
Лауреат международных конкурсов Иван Бессонов рассказал aif.ru о любви к музыке и футболу, о медитации и поздних ужинах.
По следам Рихтера
Татьяна Уланова, aif.ru: — Иван, только что закончился концерт, вы раздали автографы, сели в машину и поехали домой... спать? Или у вас другой ритуал после выступления?
Иван Бессонов: — Если график плотный, то в день концерта я не очень люблю сидеть за роялем, чтобы сохранить силы и свежесть музыкального восприятия. А после концерта стараюсь позаниматься тем, что мне играть на завтра. Слава Богу, выступления завтра нет, но есть репетиция, так что, поговорю сейчас с вами, что-нибудь съем и сяду за инструмент.
— Время почти 23:00. Простите, что же вы будете так поздно есть?
— Обычно то, что остается к концу дня, — семья-то многодетная: родители, два брата. Но, естественно, мне что-то оставили. Но, конечно, это не тяжелая пища. Не шашлыки.
— Эмоции переполняют после концерта или вы уже научились справляться с ними: закрыли крышку рояля и начался релакс? Отдыхать же важно — вон, у вас два дня подряд концерты...
— Да, сперва был сольный в Соборной палате Кремля, на следующий день — в «Зарядье». Вы правы, это непросто. Но когда выходишь на сцену, ничего больше не существует — ты полностью в процессе и должен отдаваться на 100 процентов. Иначе нет смысла заниматься этим вообще. Однако потом, чтобы накопить энергию для будущих концертов, очень важно переключаться. Все-таки я человек, а не машина. Поэтому частенько после выступления делаю что-то такое, чтобы мозг отдохнул.
— Что, например?
— Очень люблю ходить, иногда в день по 20 км прохожу. Это своего рода медитация. Такая была и у Святослава Рихтера. Он порой 40-километровые маршруты составлял для себя и друзей. Я об этом прочитал и тоже решил попробовать. Оказалось, мне это подходит больше всего. Раньше я активно играл в футбол, но после нескольких травм ноги, когда я не мог ходить, а вынужден был играть концерты, решил, что контактные виды спорта не для меня.
— Как же вы играли с травмой ноги, на педали-то кто нажимал?
— Так и играл — на костылях. Левой ногой нажимая на правую педаль. Отменить концерт было нельзя — он так давно планировался и был полностью завязан на мне. Я играл с оркестром Первый концерт Чайковского и 20-й — Моцарта. Очень не хотелось подводить организаторов. И я рискнул. Пошел на авантюру. Вдобавок ко всему играть пришлось на улице. Под дождем.
— Да вы везунчик, Иван!
— Всякое бывает. Зато узнал, каково это — кататься по аэропорту в инвалидной коляске, когда тебя первого поднимают на специальном подъемнике на борт и сажают в пустом самолете. К счастью, зажило все быстро. Но повторения не хотелось бы. Поэтому теперь прохожу мимо спортивного поля и слышу, как учащенно бьется сердце... Больно было, конечно, расставаться с футболом.
От Африки до Северного полюса
— Не было дилеммы: музыка или футбол?
— Я ведь достаточно поздно увлекся футболом — мне уже было лет 14. Появился друг, хорошо играющий, и меня заразил. Но я объективно оценивал свои силы на этом поприще и, конечно же, никогда не думал серьезно о футбольной карьере, только если мечтал. Хотя свой личный спортивный рекорд у меня есть — стометровка за 12 секунд. Но без музыки уже жизни не представляю. Одно другое дополняло. Футбол и разряжал меня, и заряжал одновременно. Но уж слишком велик риск травмы...
— Тот концерт — под дождем и в гипсе — был самым экстремальным?
— Выступление на открытом воздухе — вообще не то, к чему я стремлюсь: звук совсем по-другому себя ведет, инструмент надо подзвучивать. К тому же рояль требует к себе нежного отношения. Нахождение его на улице в целом не очень приветствуется. Тем более, если резкие перепады температуры, влажности, если идет дождь... В таких условиях концерт может стать последним. Для инструмента.
Из неприятных казусов еще однажды порвалась струна, молоток не попадал по струне, и звук был пустым. А в другой раз заклинило клавишу так, что она не нажималась. Причем клавишу, которую я часто использовал. Представляете: мелодия идет-идет, вдруг — квак! — пустота — и дальше продолжается. Не самое приятное. Но это механика, такое не спрогнозируешь.
— Из настоящего везения — наверное, выступления в Африке и на Северном полюсе?
— Пожалуй. В Марокко я играл Моцарта, причем, как мне сказали, в одном из городов он исполнялся впервые. До сих пор не верю, что это правда, — Моцарт слишком популярный композитор. Разве что вживую не играли. А на Северный полюс меня пригласили после классического «Евровидения» — со школьниками, которые учатся на отделении атомной энергетики. Я давал сольный концерт на атомном ледоколе. Жаль только, что из-за узких дверных проемов «живой» инструмент не мог пройти и играть пришлось на электронном инструменте.
— У многих музыкантов выступлений за границей в последнее время меньше. Для некоторых выезд и вовсе закрыт...
— Да, у меня тоже концертов меньше (но в июне и в июле — два выступления в Китае), а добираться стало сложнее: надо лететь через Стамбул или Дубай, и это совсем недешево. Однако есть и обратная сторона — иностранцы тоже сейчас не частые гости в России, поэтому в целом у музыкантов, живущих в России, выступлений стало больше, но это совсем не то, чему действительно можешь радоваться.
«Играть с Гергиевым было страшно»
— Вас называют вундеркиндом, виртуозом, гением, одним из самых перспективных молодых (до 30 лет) людей в своей области. Эпитеты, неофициальные звания — это груз ответственности?
— Самый большой груз на мне лежит с утра, когда я просыпаюсь и открываю крышку рояля. Это самые тяжелые секунды в моей жизни.
— Сейчас поклонники расстроятся — вам не всегда хочется заниматься?
— Иногда это последнее, что мне хочется делать. Первые полчаса могут быть ужасными, особенно если график посвободнее и ты психологически чуть расслаблен. А если уж выдалась свободная неделя, это конец! Валяешься на диване, смотришь кино и ничего не делаешь! Это самое тяжелое время. Но когда график выступлений плотный, то звоночек в голове никогда не выключается, а там — одна мелодия: «Сегодня или завтра — тебе на сцену». Да и аппетит приходит во время еды — если сел и начал играть, дальше все гораздо легче. Занятия музыкой перебивают все лестные разговоры о тебе. В данный момент ты наедине с самим собой. И только ты себе судья. Стараюсь жить по такому принципу.
— И кажется, не всегда довольны своими выступлениями?
— Не вспомню ни одного концерта, когда был бы всем доволен. Это было бы странно. На сольном концерте артист находится на сцене часа полтора. Сохранять абсолютнейшую концентрацию очень сложно. Концерт — как вершина. И хочется, чтобы она была абсолютно идеальной. Но в исполнительском искусстве такое вряд ли возможно. Тем более мне только 20 лет, и мне еще предстоит очень многому научиться.
— Только 20, но уже несколько лет вы выступаете с ведущими российскими дирижерами. Не страшно?
— В 15 лет я впервые играл Первый концерт Чайковского. И сразу же — с Гергиевым. Честно вам скажу — было страшно. Я еще не представлял, как вести себя на сцене, у меня не было большого опыта, и играли мы практически без репетиции. Но как только начался концерт, я обо всем забыл, кроме музыки. Многочисленные регалии мэтров — Спивакова, Гергиева, Федосеева, Сладковского — перечислять можно долго. Но прежде всего они — большие музыканты. И радость выступления с ними на одной сцене перебивает чувства от их «грозного облика». Заниматься творчеством с ними — большое счастье.
— Думали уже, какой карьеры хотели бы?
— Чтобы концертов было меньше, а профессиональных студийных записей — больше. В момент записи можно достичь совершенно иной высоты. По-другому погрузиться в материал — и в эмоциональном, и даже в техническом плане. Канадец Гленн Гульд одним из первых начал относиться к этому по-настоящему серьезно. И я хотел бы к этому стремиться. Он же признавался, что без аудиозаписей не стал бы тем, кем являлся. И не понимал, как можно развиваться, не слушая себя. Я тоже прошу присылать мне по возможности видеосъемку моего выступления. Чтобы прослушать. И сделать выводы.
