Скрестили Пушкина с Дэвидом Финчером – и получилось…: Размышления после спектакля
Новая постановка приглашённого режиссёра Александра Баркара в Иркутском академическом драмтеатре имени Н.П. Охлопкова вызвала бурные эмоции. Спектакль «Капитанская дочка. Взгляд» по мотивам повести Пушкина создавался на средства правительственного гранта к 225-летию «солнца русской поэзии». Билеты на него распроданы до конца года, задолго до премьеры. Конечно, они доступны по Пушкинской карте, и город ожидал увидеть хорошую иллюстрацию к произведению школьной программы. На премьере стало ясно: перед нами совсем другая, «альтернативная история», как оповещает программка. Сюжет источника преобразился до неузнаваемости, герои мутировали кардинально, смыслы космически удалились от канонических трактовок.
Автора! Автора!
Впрочем, тех, кто знает Александра Баркара, это не слишком должно удивить. Его первая постановка в Иркутском академическом родилась из лабораторного опыта на материале ещё не известного публике текста «Лошадка». Монопьеса Юлии Тупикиной и Ольги Богословской, написанная буквально вот-вот, впервые была поставлена охлопковцами. Это давало режиссёру большую творческую свободу, которой он и воспользовался, сделав из неё многофигурную серию эпизодов и судеб. При этом, первоначальные смысловые векторы, как мне кажется, были проведены очень точно.
Следом на охлопковской сцене расцвели «Рождественские грёзы» по пьесе Надежды Птушкиной «Пока она умирала». Зритель, как мотылёк, устремившийся на встречу с театральным хитом, был весьма обескуражен радикальной перелицовкой сути, замысла и настроения лирической комедии. Нежная, добрая, интеллигентная и, чего уж греха таить, абсолютно утопическая новогодняя сказка для старых дев и увядающих бобылок о том, что никогда не поздно встретить запоздавшее счастье, превратилась в беспощадный разоблачительный сеанс «иллюзии обмана». Такой крутой поворот вынес адресатов из зоны комфорта. Многим это понравилось, кого-то обескуражило, иных разочаровало. В целом красивый, изобретательный спектакль с неожиданной психологической подкладкой иркутяне приняли и оценили.
И вот Баркар принимается за своё третье сценическое творение на охлопковских подмостках. И в этот раз мы имеем дело с авторской режиссурой и авторским театром в стопроцентном смысле этой терминологии. На школьной программе поставлен крест, а пожалуй, что и кол осиновый забит. Театральный демиург сам пишет инсценировку по мотивам повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Не будет преувеличением сказать, что создана независимая пьеса, в которой канва произведения двухвековой давности является лишь отправной точкой.
Линейная последовательность событий разбита вдребезги. Осколки чередуются вразброд, зрителю нужно склеивать их самостоятельно, напряжённо следя за динамичной пляской сцен, где временные, пространственные и причинно-следственные связи между эпизодами путаются и рвутся. Сценография молодой художницы Анастасии Ненашевой повторяет этот конструктивный приём. Мы видим фрагменты разбитого фамильного сервиза – символ не сложившейся идиллии, не достигнутой гармонии, разрушенного счастья. Мозаичная структура действия становится ещё пестрее, когда в неё включаются фрагменты поэмы Есенина «Пугачёв» и вклиниваются зонги – песни современной акустической рок-группы «Ежовы рукавицы». Исполняя эти зонги, артисты выходят из образа – и транслируют настроения, ассоциативные сюжету.
Воинственная Маша (артистка Анастасия Ермолина)
Маскарад – не развлечение, а средство самопознания
Вообще, с образами тут тоже всё не просто. Характеров, сызмальства нам знакомых по пушкинскому первоисточнику, мы на сцене не встретим. Маша (артистка Анастасия Ермолина), Александру Сергеевичу вопреки, признаётся: «Росла я абсолютной оторвой, и сладу со мной у родителей не было». Вместо нежной, трепетной, простодушной барышни – воинствующая феминистка. Маску «приличной девушки», навязанную родителями, она поминутно сбрасывает, демонстрируя буйный норов. К тому же, главная героиня неожиданно превращается то в офицера следствия, допрашивающего Гринёва, то в матушку-императрицу, то вдруг в некое подобие «птицы Гамаюн» – оракула, чей вещий голос исповедует притчу об орле и вороне. Непонятно только, как такая протестная натура оказывается долгие годы замужем за нелюбимым (не удивляйся, читатель!) Петром Гринёвым.
Про романтичного Петрушу Гринёва (Семён Венцкус) и подлеца Швабрина (Николай Стрельченко) страшно и заикаться. В оригинальной пьесе, написанной Александром Баркаром, эти два персонажа претерпевают колоссальную метаморфозу – превращаются в доктора Джекилла и мистера Хайда, в экранные маски Эдварда Нортона и Бреда Питта из психологического триллера «Бойцовский клуб». Тема самогипноза, когда мы прячем от себя самих свои неприглядные мотивы и тайные желания, а заодно стремимся свалить свои «косяки» на кого-то стороннего, тема расщепления личности, конечно, вещь увлекательная. Если покопаться, в каждом из нас можно выявить полярную парочку, обнаружить шварцевскую Тень. Но почему Гринёв и Швабрин? Режиссёр готов это обосновать, ведь он пристально изучил материалы пугачёвского восстания и историю написания повести. Первоначально Пушкин планировал главным героем лишь одного дворянина, примкнувшего к бунту. Но потом изменил замысел, разделив персонажей на «светлого» рыцаря без страха и упрёка и «тёмного» перебежчика.
«Интеллигентик» Гринёв (артист Семён Венцкус)
Русский бунт как театр одного актёра
Но вернёмся к реалиям спектакля и его ошеломляющим участникам. Больше всех посчастливилось Пугачёву. На мой взгляд, в исполнении актёра Сергея Дубянского, признанного охлопковского «неврастеника», самозванец получился авангардным, мощным, захватывающе интересным. В гротесковых облачениях, в алом скоморошьем колпаке, в гриме Джокера перед нами паясничает и куражится не просто беглый казак, а сама Пугачёвщина, сам «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Вот он глумливо пародирует своих жертв, вот говорит аллегориями, отчеканивает, как шаманские заклинания, страстные есенинские стихи, вот оборачивается орлом, и тут же вороном, благодетелем и душегубом, юродивым и маньяком. Это и мятежная душа, и дикая народная стихия, грядущий «демон революции» в ещё бессознательном младенчестве, безгрешный в своей неуправляемой природе. Этот полиморфный герой завораживает и пугает.
Отдельной «песней» звучит пугачёвский парадокс про «тулупчик заячий». Околел бы мятежный казак без благодетельного подношения встречного барина – не было бы ни огня, ни крови, ни множества смертей. Тут в полную силу разворачивается тема исторической вины русской интеллигенции, с её «народопоклонством» и вечными заигрываниями с либеральными идеями. А когда идеи эти вырастают в кровавых монстров, у «интеллигентиков», по выражению Ленина, случаются «ахи, охи, вздохи, истерики». За что вождь мирового пролетариата припечатал: интеллигенция – не мозг нации, а… Дальше всем отлично известно. Перед нами, стало быть, не просто персональные герои, а некие символы. Русский бунт. Благородное (читай – интеллигентное) дворянство с диагностированным ДРИ (диссоциативное расстройство идентичности). Наконец, Маша/Императрица – сама матушка Россия с её тернистым и самобытным путём. Ну, как-то так. Во всяком случае, в такой мальфстрим завели меня мои ассоциативные ряды, вызванные постановкой.
Пугачёв, он же Русский бунт (артист Сергей Дубянский)
Мозговой штурм и шторм в театре
Полифоническая и метаморфная ткань постановки провоцирует мозговой штурм в голове безмятежного провинциального театрала. Голова эта беззащитная обрастает целым клубком пульсирующих философских версий и озарений. Кто-то из очевидцев с радостью приветствует «шквальное движение мыслей», кто-то за этим вихрем не поспевает. Просмотр удивительного продукта похож на томительный бег по ментальному лабиринту. Тут всё смешалось: психиатрический курьёз, глубокие нравственные проблемы, гримасы русского эргрегора – судьбы то бишь отечества, историческая правда и наша в ней роль. Не спятить бы!
Бурно и остро прошло обсуждение спектакля после генерального прогона для родного коллектива. Конечно, не обошлось без «ахов, охов» и серьёзных обвинений со стороны ветеранов, которые не согласились с таким радикальным отклонением от академизма, с покушением на Пушкина, который «не может ответить» безнаказанному постановщику. Вспоминали чудесную «Капитанскую дочку», поставленную заслуженным артистом России Александром Булдаковым к 200-летию поэта в 1999 году. Лейтмотивом той постановки стала надежда, что «в нашем непрекращающемся бунте…всё же устоит русская душа», писали газетные обозреватели. По мнению старой гвардии охлопковцев, авангардный и даже «провокативный» эксперимент Баркара недопустим на сцене почтенного государственного театра. «Не мог щадить он нашей славы…», – возмущались авторитетные охлопковские работники. Были и другие мнения, смелые и воодушевлённые. Они исходили от поколений next. «Да Пушкин был бы счастлив, если бы увидел такую версию!» – восклицали молодые. Журналистам, кстати, посмотревшим парафраз школьной нетленки, он понравился.
Есть у театра замечательный завсегдатай – известный иркутский художник и журналист Яна Лисицина. Она поделилась своими мыслями по поводу просмотра уже на следующий день вКонтакте. «Этот спектакль – ни разу не отдых», – говорит зритель и культуролог. И резюмирует: «Постановка Баркара – это не пушкиниана, это, скорее, достоевщина. Очень трудная. И нужная».
Парафразы не жнут, не сеют, они сами родятся
Один из вопросов, которыми задавались первые адресаты режиссёра, – почему в последнее время так участились попытки переделок фундаментальных классических произведений, примеров которым просто несть числа? Даже реклама сюда беспардонно вторглась. Наверное, это поколенческая «болезнь» третьего тысячелетия, которое пытается как-то осмыслить и выразить себя, но не в силах пока преодолеть литературное бесплодие. Отмежевавшись от «устаревшей» речевой матрицы доцифрового человечества, новая цивилизация своего языка ещё не обрела. Язык этот ещё в утробе новой эры, на стадии кроманьонских междометий. Нет крепкой и внятной современной драматургии. Приходится выкапывать из могил титанов прошлого – и заставлять их «плясать под свою дудку». Тут главное, чтобы «дудка» не фальшивила.
Команда Баркара: сам режиссёр и отважная пятёрка охлопковских лицедеев, – погрузила себя в очень сложную и большую работу, задала себе сфинксову загадку, сама себя, можно сказать, вызвала «к барьеру». Гринёв против Швабрина – это сам против себя, по их же, авантюристов, авторской концепции. Выйдут ли они из поединка победителями – решать её величеству публике. В её власти «казнить, так казнить, миловать, так миловать». Но одно неоспоримо: мирно выспаться от скуки на этой фантасмагории никому не светит.
Марина Рыбак / Фото Анастасии Токарской