Александр Домогаров: «Ты либо падаешь и не поднимаешься, либо поднимаешься, но уже другим»
На спектакль «Вертинский» я пришла спустя пять месяцев с тех пор, как была на самой первой премьере. За это короткое время он стал театральным событием. Об этом я делаю вывод по тому, что о постановке говорят, ее обсуждают, разбирают мельчайшие детали. На фоне общего равнодушия москвичей к большинству премьер, на которые приходится «зазывать» народ, это заметно. И потом, тема Вертинского… Не каждый день о нем вспоминали театралы, кто-то что-то читал, кому-то хватало песни «В бананово-лимонном Сингапуре». (Что, кстати, тоже не мелочь, я из-за этого с детства мечтала побывать в загадочной стране и поехала туда.) Но вдруг, когда появилась программа, оказалось, что именно этот персонаж сейчас нужен зрителю. Именно его переживания созвучны нашему времени. А еще подлинный интерес виден по тому, как охотно и как часто премьеру посещают коллеги — и посещают ли. Это правда: все заняты своими делами и далеко не всегда интересуются творчеством друг друга. Я бы даже сказала, искренне не интересуются. На «Вертинском» всегда много журналистов, актеров, культурных деятелей, руководителей театров. Они сюда приходят, потому что слышат об этом от коллег. Вот это, считаю, и есть не раздутый, настоящий успех. Когда люди сами захотели прийти.
24 февраля в Театре эстрады собрались многие коллеги, друзья и близкие актера. Что характерно, кто-то пришел на спектакль во второй раз. Как, например, дочь Вертинского, Анастасия Александровна… И не просто пришла, а поднялась на сцену и в кругу коллег сказала после спектакля добрые слова. Надо сказать, что с самой премьеры от зрителей звучал ехидный вопрос: «Ой, ой, а что про все это думают сами Вертинские? А они в курсе?» В курсе — и очень. Думаю, похвалу такого человека, как Анастасия Александровна, — умного, непредвзятого, одного из немногих, кто знает, каким был реальный Вертинский, заслужить непросто. А еще всегда замечаешь, насколько зрителям хочется делиться увиденным. Спешат они в гардероб или начинают обсуждать сразу же, еще в антракте. Обсуждения горячие! И особенно часто звучит: «Надо же, а я и не знал…» или «Оказывается, Вертинский…» Понятно, что эти люди потом прочитают книги, послушают песни и, возможно, придут на «Вертинского» второй раз.
Думаю, что очевидный успех этой постановки — в ее своевременности. И нативности. Есть такое модное, но содержательное слово. Вот если бы Александр Домогаров от себя, с пафосом сказал со сцены: «Вертинский так любил Родину! Так хотел вернуться…» Но он прочел письма маэстро советскому правительству: «Пожалуйста, пустите меня домой…» И все. Все сразу понятно. А то, что нельзя выразить словами, понятно в подобранной по смыслу песне. Александр Юрьевич не певец, он — поющий драматический актер, и именно поэтому песни воспринимаются как истории, как баллады. Их интересно слушать. Как здорово открыть для себя то, что... всегда было доступно, но не узнано. Как писал поэт: «Но поющий всегда открывает то, что было сокрыто для нас». В этом, считаю, и есть искусство большого актера. Показать смысл. Показать сокрытое.
На следующий день после знакового спектакля мы побеседовали с Александром Юрьевичем о его впечатлениях и планах.
— Александр, спектакль живет, меняется, набирает силу. Что вы для себя за это время поняли? Что самое главное?
— Спектакль развивается. Приходят разные люди, говорят разные слова. Например, Анатолий Михайлович Мукасей сказал: «Я что-то себя ловил на мысли, где здесь Вертинский, а где ты». Многие вещи похожи — не в частности, они похожи по сути. И Дима Харатьян вчера очень верно сказал, что это про нас, про артистов. Это уже обретает общие черты. Когда бьют, когда не любят, когда ты все это переживаешь и в результате либо падаешь и не поднимаешься, либо поднимаешься, но уже другим. А в этой профессии сохранить свое собственное я, оставить самолюбие и заняться делом — не все на это могут пойти. Но это та истина в актерстве, о которой надо говорить. Не громкие слова о каком-то самопожертвовании. Через себя, все через себя. Это больно. Наверное, в этом и сложность актерской профессии, что через себя — это всегда больно. Все твои переживания, все твои жизненные неурядицы… Но как мне сказал один очень мудрый народный артист: «Зато есть чем играть».
— Анастасия Александровна Вертинская второй раз посещает этот спектакль. Она говорила вам что-то?
— Не буду передавать все услышанные слова, не хочу хвалить самого себя. Она сказала: «Спасибо за Вертинского». Дословно не помню, но смысл такой, что это первый раз, когда его показали таким.
— Также в нашей беседе с Анастасией Александровной услышала мысль, что все, что она увидела, — настоящее, подлинное. Вы не подражаете, не используете грассирование, ломаные жесты, никаких штампов. Но почему-то именно вам удалось приблизиться к образу Вертинского ближе всех. Вы в него попали…
— Мне кажется, что я понимаю, о чем Вертинский говорит в своих письмах, мемуарах... Многих его коллег, того же Морфесси, кто уезжал за границу вместе с ним, растоптали. А этот выжил. Мало того, он себя из осколков собрал и сделал. С ним считались. Масштабная личность. А не просто «жесты и грассирование». Да нет же! Он не такой, не то, что люди представляют. И когда я читаю Вертинского, думаю о том, что он это все, эти мемуары писал, когда ему было 60 лет. И мне 60… И я понимаю, когда он говорит, сколько сил мы тратим на то, чтобы чего-то добиться. Но за это время проходит жизнь. Ты жизнь положил на это! И ты устал. Скажите, а разве вот это мастерство, которое есть сейчас, может сравниться с той молодой энергией? Когда ты был молодым, красивым, полным сил. Что важнее? Вопрос…
— Не будем раскрывать секреты заранее. Но я знаю, что вы с продюсером Алексеем Козиным задумали еще одну новую программу.
— Задумали и уже даже установили сроки. Эта программа будет посвящена личности не менее значимой, не менее интересной. Через какое-то время сможем рассказать подробности. Сначала нужно сделать.
Статьи по теме: