10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. Война на два фронта

С новым наступлением конфедераты за короткий срок захватили ряд городов и селений. По окончании ударились в увеселения: «Отпраздновать! Кто не хочет присоединиться к нашему пиру, пусть готовит свой пир!»

Подобно реке лилось вино. И все самоувереннее становилась народная партия с каждым его глотком. Им казалось, что с русскими уже покончено и теперь не грех дать душе волю.

Но вино вином, а без карт и женщин как-то не весело праздновалось.

Панам впервые хотелось не обременять себя какими-то обязанностями, а развлечений. От этого упала с таким трудом восстановленная дисциплина в отрядах, и паны даже стали посылать вместо себя на аванпосты своих крестьян. Думали только о том, где достать деньги для кутежей. Об увлечениях мечтали так, что «обзавелись правом» продать все запасы соли местным «барыгам» за весьма выгодную для последних цену, – продукт доставлялся с захваченных соляных копей. После всех устроившей сделки офицеры оставили войска на попечение низших чинов и поселились в окрестных замках, ибо там с вечера до третьих петухов не смолкала музыка, «а панам хватит танцевать мазурку с б…и одним!».

Лихо выходили из тени паны, когда заходила речь о веселье…

Первым отчаявшимся был Дюмурье. Он послал через курьеров указ о необходимости собраться на совещание в Бялы (для восстановления прежнего порядка), справедливо полагая, что распущенность панов может привести к печальным последствиям.

Работа началась.

Недостаточно вооруженные их отряды могли привести к тому, что они потеряют все, что завоевали. Так как весьма сомнительно, что Румянцев смириться с поражением отрядов здесь расквартированных.

Он сделает все, чтобы восстановить здесь прежнее положение, и они должны быть к этому готовы. Ему возразили тем, что у Румянцева сейчас достаточно забот с турками, что ему не до них. И все же Румянцев мог послать генерала Вейсмана, у которого тоже было достаточно войск. Дюмурье предложил разделить отряды на десятки, чтобы каждое такое подразделение управлялось назначенным для поддержания порядка старшим. Конфедераты с негодованием отвергли его предложение и в свою очередь потребовали от полковника деньги, выделенные для содержания их войск французским правительством. Но что Дюмурье?

У него сложилось впечатление, что они лишь оставляют грязные следы на своей и на французском правительстве чести.  В первый же момент почувствовавшие себя оскорбленными конфедераты обнажили шпаги. Они еще не проспались после попоек, а человек в таком состоянии не всегда отвечает за собственное дело, и полковник не учел того. Вооружение грозно двинулось на него. Отдай наши деньги, как будто требовали они. В боевом порыве вскочил на стол маршал Пулавский перед «ясновельможными» господами. — Мы должны схватить этого полковника, засадить в подземелье и держать его там до тех пор, пока не согласиться выдать нам деньги, полученные из Франции. Поистине саудовские голоса раздались со всех сторон, призывая полковника сдаться.

Посылка угрозы, однако, полковника не испугала. Дюмурье уже увидел выстроившихся за его спиной не менее сотни французских солдат с ружьями. Полковник спокойно сказал Пулавскому, что тот и дальше может рисковать делать глупости, но тогда он прикажет расстрелять его на глазах солдат.

Угроза не могла не произвести впечатления. Посылка к расправе над ним стихла. Когда Дюмурье угрожал, то это было серьезно. Многим вспомнилось расследование изнасилованной женщины с отрубленными затем руками: он расстрелял трех конфедератов. Какие солдаты в отряде Пулавского могли спокойно отреагировать на расправу над их товарищами? Арестованные бунтари были построены в каре, перед ними Дюмурье выставил 200 французских солдат с двумя пушками, заряженными картечью, и приказал каждого наказать шомполами. — Ясновельможные паны! — не желал усмиряться Пулавский. Какие еще французы хозяйничают в Польше? Не дело. Но не на всех французов, а конкретно на полковника был направлен гнев голосов. Неудобно стихали они.

Трудно сказать, чем бы это все закончилось, но прискакал курьер из города Скавина.

Он сообщил, что к Кракову идет большой русский отряд под командованием генерала Суворова и что сей отряд занял Скавину и многие селения, ранее находившиеся в руках конфедератов. Оба конфедератских начальника отрезвились при этой вести. При французском полковнике было дано согласие, что денег требовать больше не будут, а он вновь возьмет в свои руки командование.

Иностранцы двинулись к Кракову из Люблина в составе всего 1600 солдат и 8 орудий. Переправившись за Вмслу, они присоединили к себе стоявший тут двухтысячный русский отряд и довольно легко рассеяли попавшийся им навстречу отряд конфедератов, заняв важные для них опорные пункты. Подобные фиаско заставили Дюмурье стянуть к городу Ланскроны отряды (те беспрекословно подчинялись ему,  н е з а м е д л и т е л ь н о  выполняя все его приказы. Местные пограничники также присоединились к нему, и в общей сложности набралось до 4 тысяч человек).

Он ожидал, что к нему присоединится и отряд Пулавского, насчитывавший до 1500 человек, но тот помнил нанесенную ему обиду: люди были отведены подальше от места ожидаемых боевых действий. Бой. Иностранцы по числу штыков несколько уступали его войскам. Сражение при Ландскронах не было отложено «освободителями» и состоялось 21 мая. Но у ожиданий Дюмурье и действительностью оказалась слишком большая разница.

От обоих его флангов не осталось ничего.

Суворов действовал решительно, верный своей тактике. Он пустил вперед не пехоту, как ожидал ЦК Дюмурье, а конницу. Управделами казаков, коих было 150 человек, приказал броситься на центр неприятельских позиций врассыпную. Дюмурье, решив, что их можно уничтожить запросто, приказал своим не открывать огня, а подпустить противника поближе. "Ни одного расчета я тогда не дождался". Доскакав до гребня высоты, занятой конфедератами, казаки в одно мгновение сбились в кучу, и это построение тут же бросилось на центр и правый фланг противника. Атакуемые пришли в замешательство, а когда поняли, что пальбой их не остановить, что Суворову удалось подобраться к ним, побежали назад. 

Князь Сапега пытался исправить дело, пустив в ход шпагу, но был заколот своими же. С таким же успехом сделал что-либо и сам Дюмурье, прискакавший в центр. Бросая продукты и оружие, бежали конфедераты.

Спецназ казаков преследовал их. Начались разгромы и подоспевшими гренадерами. Конфедераты поняли, что никакое теперь золото не получат после поражения при Ландскронах.

В такой конец не верил никто. Оказалось все не так хорошо, как казалось поначалу. По официальным данным потери насчитывали: полсотни убитых и 200 пленных. А были еще и хищения, было и множество раненых. На счету Дюмурье почти никого не осталось. 

Вся надежда была только на полуторатысячный отряд Пулавского да на медуновское войско, избежавшее сражения. Но одним войском их было сделать трудно. В штаб Пулавского пришло письмо Дюмурье. Но он был бессилен уговорить своевольного маршала забыть старые обиды во имя общего дела. В своем ответе Пулавский написал, что не собирается подчиняться иностранцам, что вместо их приказов хочет сам управлять этой войной. 

Суворов ждал выступления из Литвы Огинского, с которым и хотел соединиться Пулавский. Промахнуться пришлось.. Он знал:: в случае безвыходного положения Венский двор не откажется взять его под защиту.

Окончив зимние хищения, главные силы первой армии промаршировали до селения Водяны и остановились, разбив палаточный лагерь. Директор медлил.

Наличие моста давало армии возможность в случае необходимости быстро перебросить на левый фланг дополнительные войска. Остановки.

На Румянцева давило отсутствие новых сведений о передвижении неприятеля. Такие сведения должен был доставить князь Репнин, директор корпуса в Валахии после смерти Олица.

Курьер от Репнина прибыл в тот день, когда мост на Пруте был уже готов и Румянцев лично проверял его надежность. Однако не то, что ожидал директор, оказалось в этом рапорте.

Князь доносил, что снимается из крепости Журжи, оставляя ее противнику. Оба – Румянцев и курьер – стояли, насупив брови от случившегося. Последенему было известно только, что тонны пороха в крепости так и остались нетронутыми. Перед глазами фельдмаршала образовался туман.

Министром такие сведения одобрены точно не будут. Его сиятельство вообще не был в курсе того, что произошло: Репнин неизвестно где. Где-то с помощниками вместе у реки Аржис встал лагерем.

Борьба Румянцева началась. Раскрытие местонахождения Репнина побудило ехать туда «мухой». Надо было разобраться на месте, понять, нужен ли будет Суворов для возвращения крепости вместо нынешнего «героя» или оставить его пока в Польше. На Журже очень уж многое сходилось. Но дело не только в этом. Остановись сейчас, так турки приступят к более решительным действиям, постараются захватить полную инициативу. Но от Водян до Аржиса около 320 километров. Курьер проскакал это расстояние за трое суток, он же затратил на это 2 дня. Закончив вместе с отрядом охраны такое путешествие, он, усталый и злой, вихрем ворвался в расположение корпуса, вызвав в лагере настоящий переполох… Солдаты отдыхали в палатках и, услышав шум, выскакивали с ружьями в руках, решив, что напали турки. Репнина чуть не хватил удар, когда увидел главнокомандующего, и поспешил навстречу, начав рапортовать, когда тот спешился.

Далеко не теплым голосом Румянцев потребовал от его благородия доложить о самом главном. Ведь прибывшая команда врагов без боя завоевала то, что было добыто кровью наших солдат, а это уже нарушение присяги. Одновременно с этими словами бледнел и Репнин. Расследование чего-либо главнокомандующий предпринимал только в состоянии великого гнева. Репнин стал объяснять, что все начиналось с коменданта крепости подполковника Гензеля, немецкого наемника.

Комендант Гензель имел на вооружении 40 пушек и мог выдержать любую осаду, по крайней мере в течение двух недель. Господин Гензель продержался только 3 дня, после чего вступил в переговоры с неприятелем, принял условия капитуляции – оставить крепость и уйти к Бухаресту, не подвергаясь преследованию.

Серия донесений «защитника» крепости заставила Репнина двинуться на помощь так быстро, как он только мог, проходя за день более чем 40 километров. От принятия крепости капитуляции его отделило только несколько часов. От них, от «защитников крепости» и нужно было бы требовать объяснений. Этот штаб офицеров был арестован и сейчас понуро сидел у края палатки. Больше всего Петра Румянцева изумило то, что они еще на  с в о б о д е,  а не сидят под конвоем с цепями на руках.

Это дело нужно было выполнить немедленно, после чего отправить в Хотин, на суд. И судить их по 120-му артикулу. И тишина.

В приказе его сиятельства прозвучали слова о 120-м артикуле, в котором была прописана смертная казнь. И граф заявил, что на месте князя бы думал, какова будет серия после позорного акта, а не о судьбе предателей, истоптавших присягу. У Румянцева в решении прослеживалась железная твердость. Пусть, мол, в суде рассматривают 120-й артикул. Артикул 120-й устава гласил, что ежели подчиненные найдут возможность дальнейшей обороны крепости в то время, как комендант готовиться сдать ее, они должны сперва постараться уговорить его не делать этого, а ежели сие не поможет, арестовать его и выбрать из своей среды другого коменданта.

В данном случае это не было сделано, а значит офицеры рассматривались как предатели, поправшие присягу, а это могло караться смертью: Румянцев приказал схватить (именно так!) преступников и отвести к костру, где кузнецы уже гремели железом, готовя цепи, чтобы они поняли, что их участь почти решена. Когда у Румянцева прошла первая вспышка гнева, тот прошел в штабную палатку и продиктовал секретарю 2 приказа на имя измаильского и браиловского комендантов. Он подтвердил свои прежние указания об осторожности и бдительности, браиловскому коменданту также добавил, чтобы тот тщательно контролировал территорию от крепости до реки, иначе всплывшие где-нибудь в этом месте враги могут прорваться вовнутрь края. Теперь следовало во избежание такой попытки от турок предпринять срочное действие: усилить надзор, внимание и «генеральный» пост охраны в Обилештах. Но и Репнину Румянцев сказал, что после взятия Журжи турки наверняка предпримут дальнейшие наступления. Надеялся, что он был в полном осознании сложившейся ситуации.

Репнин, чувствуя косвенную вину за потерю крепости, отвечал, что намерен начать разбивать противника и приступить к возвращению крепости. Румянцев понимал, насколько это долгое и тяжелое мероприятие. Операция была выполнена, и он отправился в обратный путь. На Бухарестской дороге он нагнал толпу арестантов, следовавшую в кандалах под усиленной охраной. Следователи должны были разобрать (по 120 артикулу) их виновность в потере Журжи. Всего было 2  п р о ц е с с а  суда. Их будущее не захватывало пронесшегося мимо Румянцева. Ведь в Водянах Румянцева ожидали донесения от разъездов и поисковых отрядов! Удалось выяснить, что при ставке визиря осталась лишь незначительная часть войск, основные же силы следуют вверх по Дунаю, к Валахии.

Почти оправдывались предположения Румянцева в том, что турки готовились… наступать.

Чтобы заставить их отказаться от своих намерений, стране нужны были быстрые, решительные действия.

7 июня Румянцев с главными силами совершил переход к реке Михаил и остановился у ее устья недалеко от селения Фольтешти. Никто бы не смог просто так взять занятую им позицию.