Сложные торговые связи и схемы вокруг Афганистана и фактор Д. Трампа

Что обычно приходит на ум, если кто-то говорит «Афганистан»? Движение «Талибан» (запрещено в РФ) и бесконечная война.

Словосочетание же «афганские инвесторы» обычно вызывает некоторое недоумение – инвесторы куда, во что и какими средствами?

И тем не менее феномен афганской инвестиционной активности в регионе имеет место. Что характерно, главным получателем инвестиций из Кабула является Иран.

Первые официальные сообщения о соглашениях пошли с августа прошлого года. Речь о развитии портовой инфраструктуры каспийской свободной экономической зоны (СЭЗ) «Энзели» (строительство трех причальных комплексов), а также вложениях в другую СЭЗ «Арас», которая примыкает к Нахичеванской АО Азербайджана и является удобным логистическим центром в плане выхода на Турцию.

Комплекс мероприятий, которые обсуждали Афганистан и Иран, и их региональный контекст описываются в в материале «Торговая стратегия Ирана и Афганистана может озадачить США». В данном случае мы рассмотрим развитие этой торговой стратегии весной-летом нынешнего года и ее значение не только для Ирана, но и для других игроков, которые к ней подключаются.

Само по себе торговое сотрудничество между Ираном и Афганистаном не прекращалось даже в самые сложные исторические моменты. До прихода США, после прихода и вслед за уходом.

Факторов тут довольно много, и афганская вода – один из главных, хотя далеко не единственный, есть и еще некоторые существенные факторы, которые напрямую связаны с феноменом афганских инвестиций.

Следующей точкой приложения финансовых ресурсов Афганистана стала уже третья иранская СЭЗ «Чабахар», ядром которой является одноименный порт в Ормузском заливе. Там Кабул строит торговый и жилой комплекс.

Порт Чабахар – это старый проект по развитию прямой торговли между Ираном и Индией, который у нас также был включен в различные схемы, связанные с развитие МТК «Север – Юг».

Общие вложения Афганистана в иранскую логистику пока не тянут на мировую сенсацию по объемам финансов – в целом это инвестиции в размере 100 млн долларов.

Но надо отметить, что и мировые гиганты, заявляя об идеях вроде Global Gate (ЕС), «Новый Шелковый путь» (Китай) или Blue Dots (США) с проектным инвестированием на уровне сотен миллиардов долларов, в реальности работают точечно и даже не на десятки миллиардов, а на конкретные миллиарды долларов определенных проектов.

У Афганистана денег немного, зато вкладываются они предметно, а еще есть фактор традиционного для региона придерживания открытой информации.

В частности, только в Кабуле для обеспечения расчетов по торговле осуществляются операции на суммы от 1,5 до 2 млрд долларов в сутки, причем там в плане «клиринга» работает все – от золотого лома, до драгоценных камней и всех региональных валют. Жить ведь как-то надо, другое дело, что Афганистану надо все больше и больше выходить в «светлую зону» расчетов.

Они бы и вышли, если бы не ограничительные меры США, а позже еще и Пакистана. Так что реальный объем через косвенные каналы финансирования, очевидно, больше заявляемых рамок 100 млн долларов.

Тем не менее возникает вопрос, каким бы по-своему гибким не был бы серый рынок Афганистана, но его экономика в плане финансовых ресурсов находится все равно на голодном пайке.

Откуда тогда и эти ресурсы, которые, в отличие от быстрых торговых операций, будут возвращаться минимум через несколько лет?

Дело в том, что за год здесь сдвинулось с мертвой точки немало сырьевых проектов, в частности проектов китайских.

В начале прошлого года был подписан 25-летний контракт между правительством Афганистана и китайской Xinjiang Central Asia Petroleum and Gas Co. на разработку и добычу нефтеносного бассейна на границе с Туркменией.

При том, что закладывались довольно длительные сроки на предварительные работы и разведку, китайцы и афганцы этой весной отчитались, что реализация добытой в Афганистане нефти в деньгах превысила 1 млрд долларов.

Для Афганистана «официалом» это огромные ресурсы. Но 1 млрд долларов – это почти в два раза больше того, что выдавалось в СМИ как целевые проектные показатели. Это означает, что и на других направлениях работы идут «с опережением графика», но европейцам и американцам раньше времени их раскрывать стороны смысла не видят. Впрочем, такой подход совершенно обоснован.

На данный момент мы имеем несколько игровых комбинаций.

Это связки «Афганистан – Китай – Пакистан», «Афганистан – Иран – Индия» и «Афганистан – Китай – Иран». Что занятно – они между собой вступают в итоге в продуктивное взаимодействие.

И во многом это связано с тем, что в прошлом году два крыла движения «Талибан» (запрещено в РФ) смогли выстроить иерархическую систему управления, распределить регионы и закрепить положение на некоторых международных площадках. Стали распутываться узлы, связанные с т. н. «Ваханским коридором», который собирается осваивать Китай.

Вопросы признания в ООН движение на прошлый апрель-май не потянуло. Но в итоге снять дипломатические препоны в плане Китая, стран Центральной Азии, преодолеть противоречия по воде с Ираном и встроиться в повестку на площадках Москвы у «Талибана» получилось. Теперь это уже не только и не столько офис в катарской Дохе, хотя и он работает как канал обмена с западным блоком.

Проблемой увязывания отношений в один большой проект традиционно являлись позиции Пакистана и Таджикистана.

Талибы – это отголосок старого американского проекта по перекройке Ближнего Востока – в плане Афганистана это пакистанские деобандийцы и южные пуштуны, которые имели пока это было на руку Штатам, вполне не то что дружеские, но просто-таки семейные отношения с ближневосточной «Аль-Каидой» (запрещено в РФ).

Как это обычно бывает у США, этот радикальный ресурс они использовали по-своему, по сути дела подставив его под свой же удар ради политической утопии «сесть в центре Евразии и все контролировать». Как они сидели в Афганистане, и что контролировали видели все.

Проблема в том, что этот человеческий ресурс уже и в Ираке, и в Афганистане жил своей повесткой. Для военно-политической элиты Пакистана, которая вынуждена была постоянно лавировать в разборках талибских «силовых крыльев», с участием арабов той же «Аль-Каиды», плюс имея и свое собственное третье крыло в виде уже пакистанского «Талибана», это движение было и остается головной болью.

Элиты Пенджаба и Синда солидарны в том, что приграничные районы Пакистана от местных и пришлых представителей талибов надо зачистить, а границу поставить под полноценный контроль. Пуштунские бывшие деобандисты (откуда вырос именно «Талибан») этим элитам принципиально чужды.

Налаживать отношения с талибами пытался прошлый пакистанский премьер – И. Хан, но он столкнулся с противодействием элит, а позже был смещен со своего поста.

С контролем и зачистками у Исламабада все выходит неоднозначно, что при позапрошлом правительстве Шарифов, что при нынешнем, зато пакистанцы умеют давить на другие болевые точки – торговлю.

Афганцы не могут просто так торговать в пакистанских портах, растаможивать могут только конкретную номенклатуру, везти и оформлять грузы все сложнее и сложнее. Это может даже более болезненный для талибов фактор, чем привычные военные операции и общая политическая напряженность. А ведь им надо наращивать торговые обороты с Пакистаном.

Но кто будет разруливать этот узел?

Тот, кто строит новый логистический центр в порту Гвадар, дороги, атомные станции и заполняет торговый вакуум – Китай.

Пока оба военно-политических крыла «Талибана» между собой бодались (в том числе на территории Пакистана), Пекину это делать было затруднительно, а теперь, с учетом того, что для США уже полтора года как Пакистан перестал представлять интерес, окно возможностей там стало открываться.

Южные пуштунские потомки и идейные наследники деобандистов, т. е. костяк «Талибана», также вообще не близки Таджикистану и официальному Душанбе. Мы, кстати, даже близко не знаем, сколько бывших афганских моджахедов, служивших проамериканскому правительству от северных кланов и альянсов, с приходом «Талибана» к власти переместилась севернее, в том числе и в Узбекистан. Северные афганцы для Таджикистана понятнее и ближе, каналы торговли работали.

Напряжение там сейчас сильное, все логистические цепочки и источники дохода на севере Афганистана «Талибаном» перетасованы, в центре вообще находится анклав с оппозицией А-Ш. Масуда, с которой официальный Душанбе работает рука об руку.

Каким образом этот узел распутывать, если Китаю нужен Ваханский коридор и связанность в Афганистане по линии «Север – Юг»?

Через инвестиции в Таджикистан и открытие каналов торговли с Ираном, что даст товаропотоки на север Афганистана и на его восточную часть, запустив также и строительный блок, и сельское хозяйство.

Разрабатывая афганскую нефть, Китай отнюдь не кредитует Афганистан, но дает ту денежную массу, которая позволяет с Ираном не вступать в конфликты по каждому поводу, захотел этого очередной командир, контролирующий сектор или нет, а делать торговлю полноценной.

Для Ирана это важно тем, что теперь не нужно как-то опосредованно поддерживать своих хазарейцев, но появляется возможность вести нормальную торговлю, с учетом потенциала китайского клиринга.

Но ведь и Афганистан не просто так нацелен не только на северный Иран (СЭЗ «Энзели» и «Арас»). Не менее важен ему и юг – порт Чабахар, который связывает Иран и Индию. Это дополнительные ворота к товарным потокам, альтернатива или в будущем дополнение к воротам пакистанским.

Такие связки по сути позволяют всем участникам обходить главные болевые точки: «Китай – Индия», «Пакистан – Афганистан», «Пакистан – Индия». Китаю останется только дожать вопросы ирано-пакистанского трубопровода, чтобы сделать «всем хорошо».

Схематика вопроса очень любопытна, хотя выглядит довольно запутано. Но это только на первый взгляд, если не разложить эти отношения по связкам интересов и не отметить точки и факторы стыковки.

«Талибан», вне всякого сомнения, проделал довольно большую организационную работу, за два года перестроившись из сетевой структуры в некое подобие структуры вертикальной, причем с минимумом (для них) вооруженных эксцессов.

Теперь возникает следующий и довольно занятный вопрос. Вся эта паутина решений выстраивалась под то условие, что Вашингтон от проблем Афганистана и Пакистана отошел.

Это в самом деле было так – после всплеска интереса к деятельности И. Хана и его отставки США никаких существенных шагов не предпринимали. Только оставляли руку на горле финансов Кабула, и то держали без излишних усилий.

Пакистан и Афганистан для современных идеологов внешней политики перестали играть роль «центра, из которого можно контролировать континент». Сменились концепция и внешнеполитическая модель – пропал интерес к региону, кстати, вместе с крупными инвестициями в Пакистан.

Сейчас мы видим, что ряд политических сил уже заранее начинает подготавливать почву под возможный приход Д. Трампа в Белый дом. Это не факт, что он туда попадет, но даже такая возможность – это уже довольно сильный политический фактор.

С одной стороны, в модели Д. Трампа, судя по прошлому периоду, хорошо просматривается цель воткнуть палки в колеса самым разным торговым связкам, обложив их своего рода американским налогом.

Но и прагматизма он был не чужд, ведь, с другой стороны, именно Д. Трамп вышел из договора по ядерной программе Ирана и вообще обещал Тегерану все возможные небесные и земные кары, но именно Д. Трамп и снял без особой помпы санкции в отношении иранского же портового узла «Чабахар», о котором говорилось выше.

Индию задевать США не хотят, и ее не трогают при любой администрации США в последние двадцать лет.

Интересно, что индийское лобби в США и в Великобритании вообще стало хорошо заметно. Имеется оно и у демократов, и даже у самого Д. Трампа – это только кажется, что его возможный вице-президент просто «хороший парень и бывший морпех из низов», там как раз индийское лобби имеется.

Но это только небольшая часть факторов, связанных с Д. Трампом. В конце августа, по мере результатов выборной кампании в США, все это надо будет еще анализировать дополнительно и довольно вдумчиво.